Наша родина - Россия.
    Оттого всё и вышло.
    Слушайте.
   
    В этой странной истории - ни виноватых, ни правых. Она произошла только ввиду пришествия Третьего тысячелетия от Рождества Христова.
    Дело в том, что когда на человечество наступил двадцать первый век, на Земле начало твориться что-то жуткое. Слушать новости стало страшно; все потихоньку привыкли к сводкам катастроф, спискам жертв, сметам на восстановление безвозвратного и прочим гадостям. Где не сгорело, там утонуло; кто не разбился, того задавило. Большинство поэтов написало прозу. Музыка становилась непостижимо абстрактной, знахарство - генетическим, мировые конфессии - растерянно-непримиримыми. Количество глянцевых эротических журналов превысило предельно допустимую концентрацию, их суммарный доход стал сопоставим с прибытком от торговли пистолетами: покупательницы погрузились в пряные фантазии. Среди состоятельных мужчин разгулялся синдром менеджера *, среди несостоятельных - вялотекущее политиканство вкупе с печально-регулярным постинтоксикационным синдромом **.
    Дети в школах задавали учителям абсолютно бытовой вопрос: "Скажите, пожалуйста: если Бог есть и он добр, то почему творится такое?" Учителя боялись ответить правду, что всё по заслугам и что каждый выбирает по себе.
    С особой уверенностью в своих силах работали только историки, особенно египтологи. Книги с безапелляционными заголовками типа "Тайны пирамид открылись" продавались тоннами - как в переводах, так и без. Инженеры, некогда обслуживавшие ближний и дальний космос, бездельничали и покупали египтологические книги, строили из них домашние пирамидки, мумифицировали дохлых кошек и затачивали бритвы. Все паранауки обещали приход новых энергий, особенно духовных. Теоретическая физика взяла тайм-аут ради осмысления новейших открытий практической мистики. Английских фермеров под страхом громадного штрафа обязали обеспечить поросят игрушками, чтобы до конкурентоспособного свинства молодняк развивался полноценно. Чемпион мира по шахматам проиграл суперкомпьютеру, но в интервью пообещал тележурналистам, что белковый шахматизм еще скажет свое слово.
   
    - Папа, а что такое белковый шахматизм? - спросил десятилетний сын Василий у профессора-языкознатца Ужова, недоумённо глядя в телеэкран.
    - Это он про себя, любимого, - горько усмехнулся отец, тоже вздрогнувший от чемпионовой речи. - Раньше шахматисты были людьми, а теперь, видишь ли, белковые... козлы.
    Последнее слово профессор сказал очень тихо, но пытливый ребенок расслышал.
    - А этот год - козлиный! - деликатно перевёл на другую тему сын. - И овечий.
    - Словом, стадо, братец, не дремлет, - непонятно отреагировал отец.
   
    Пришла с работы мама, доктор генетики, выключила телевизор и пригласила домочадцев ужинать. Сели на кухне.
    - У нас назрела сенсация, - сообщила она Ужовым, отцу и сыну, мрачно рассматривая натуральные телячьи котлеты, источавшие аромат мирного пастбищного мяса, без добавок прогресса.
    - У нас в стране или у вас в институте? - уточнил языковед.
    - На Земле, - ответила женщина несчастливым голосом и с отчаянным наслаждением проглотила нежно пахнущий чесночком кусочек котлеты.
    - А... - успокоился муж. - Это бывает.
    - Мама, а что такое сенсация и как она назревает? - полюбопытствовал сын. Он привык задавать вопросы родителям, ему это нравилось. Оба - очень ученые, никакой интернет не нужен. Что ни спроси - всё дома расскажут. Бесплатно.
    - Это, сынуля, одна из форм очень дорогой рекламы. Некто великий и знаменитый, допустим, всю свою жизнь точно знает, что, например, дважды два - четыре. Кто-то другой, тоже очень известный, напротив, давно запасся неопровержимым доказательством, что дважды два - пять. Однажды у них кончаются деньги, ну подрастратились, ну бывает. Они договариваются - и выступают с оглушительной совместной пресс-конференцией на тему, что каждый в отдельности, своим путём, пришел к промежуточным результатам оппонента и теперь они должны сообща поискать истину. И как только найдут - сразу огласят перед всем миром. Ждите. И не верьте никому, кроме них. А заодно рождается новая наука синергетика. Понятно? - мать доела котлетку, отпила чаю и пошла мыть посуду.
    - Да-а, - протянул ребенок. - Сегодня очень интересный день. Дай, пожалуйста, мандаринчик.
    Мать дала килограмм.
    - Сынок, а ты кем будешь, когда вырастешь? - спросил Ужов-старший, любознательно поглядывая на жену, душевное состояние которой сегодня выпирало, давило и разрушало. Муж он был вполне нормальный, то есть весь в себе, но сегодня он заметил, что жена не в себе.
    Обычно лучезарная, она была солнышком и радостью для всех, кто с нею общался. Сегодня она была чужой и раздёрганной.
    - Кем буду? Наверное, сначала взрослым, - смело предположил Ужов-младший, раздевая ярко-рыжий цитрус. - Потом зрелым, потом старым и, наконец, мёртвым.
    - Молодец, - рассмеялся отец. - А то я уж боялся, что...
    - Вот и правильно, что боялся! - вскрикнула жена и грохнула об пол все свежевымытые тарелки.
    Белые кусочки разлетелись по синему кафелю - очень красиво получилось. Как звёздочки на небе.
    Младший осторожно выбрался из-за стола и на цыпочках отправился в коридор за веником, стараясь не наступать на выразительные осколки фарфора. Старший почесал в затылке, допил свой чай и пошел в ванную за тряпкой. Мать, зажмурив глаза, воздела кулаки к потолку и крикнула:
    - Всё будет по-другому! Слышите? Абсолютно всё.
   
    ... Пол очистили от нечаянных звезд, мандарины съели, женские слезы вытерли, профессоровы нервы подкрепили водочкой, а детское любопытство утолили сентенцией типа жизнь продолжается, - вот тогда и открылась тайна, помутившая душу доктора Ужовой сегодня.
   
    - ... Понимаешь, Иван, - всхлипывала жена, вцепившись в крепкое плечо мужа, - это настоящая катастрофа.
    Супруги сидели на тахте в спальне. У их ног, на толстом кремовом ковре, сидел сын. Правой рукой он держался за правую щиколотку матери, левой рукой - за левую щиколотку отца. Семья сплелась. Ужасная новость, принесенная матерью с работы, объединила их новыми узами, сжала в горсти, как великанша орешки.
    Доктор генетических наук Ужова, продышавшись, сосредоточилась и рассказала суть. По порядку.

*   *   *

Оказывается, ныне возглавляемый ею институт до сего дня имел в своем составе одну секретную лабораторию, сотрудники которой подбирались давно, ещё прежним руководством, по двум основным признакам: во-первых, по великолепному знанию дела, то есть генетики, генной инженерии, молекулярной биологии и вокруг того, а во-вторых - по отсутствию семьи, частной собственности и уважения к государству.
    Окружённые комфортом и тайнами, эти учёные жили, как им хотелось. Любые приборы, реактивы, печатные материалы - пожалуйста. За тройными дверями полного безразличия к миру они творили какую-то вакцину, заказанную руководством. Никто - так сказали Ужовой в институте - не был знаком с их тематикой. Личных дружб тоже не было, поскольку разговаривали члены секретного коллектива только друг с другом даже в столовой.
    Когда руководителем стала Ужова, ей просто нашептали, что есть какие-то замороченные фанаты чего-то таинственного, чуть не на сто лет обеспеченные финансированием, и пусть их.
    Пусть. Ужова пошла было знакомиться с этим обеспеченным коллективом, но по дороге оступилась на лестнице, подвернула ногу и попала в институтский травмопункт с тяжёлым растяжением ахилла. По случаю в медчасти в тот день дежурил старейший сотрудник, опытный эскулап Иванов, лет семидесяти. Осмотрев ногу, он вздохнул и сказал, что недели на две Ужова выбывает из трудового процесса. Но:
    - Знаете ли вы, дорогуша, что мне сегодня звонили ребятки из секретки?
    - Это к которым я шла... поговорить? - проскулила Ужова, держась за ногу.
    - Они, милые. Говорят, изобрели неплохое лекарство: боль - вроде вашей - проходит сразу, а растянутые сухожилия - вроде ваших - приходят в норму через несколько минут. Кости, если кому надо, срастаются. Кровь очищается и так далее. Средство, говорят, верное, но пока не патентованное. Идут дополнительные испытания. Хотите, я им позвоню? И познакомитесь, и подлечитесь, а?
    - Панацею ищут тысячи лет, - вздохнула Мария Ионовна. - Они в здравом уме? В твердой памяти?
    - Я понимаю, - кивнул Иванов, - но они мне сказали, что на всех зверюшках средство испытано. Всё благополучно. Впереди - люди. Боитесь?
    Что руководило в тот час руководителем института Марией Ужовой, сказать трудно. Подопытным кроликом стать захотелось? Любознательность заела? Нога слишком сильно болела?
    Словом, не шибко перебирая свои душевные и профессиональные струны, она разрешила врачу позвонить в секретную лабораторию, и через пять минут в медчасти появился симпатичнейший молодой человек лет сорока, румяный, в белом костюме, веселый и синеглазый. Поправив шёлковый белый галстук, он поклонился новому директору и сказал, что рад возможности показать себя и всю лабораторию в деле и немедленно.
    Сильно страдая от боли в поврежденной ноге, Мария Ионовна поприветствовала нового подчинённого кривоватой улыбкой и разрешила действовать.
    Поправив галстук еще раз, ученый распечатал шприц, в котором почему-то уже содержалось лекарство, а игла и прозрачно-серебристый кожух были единым литым целым, присел возле начальственной ноги, прицелился и вколол. Прямо сквозь чулок.
    Боль мигом исчезла. Несколько удивленная Ужова повертела ступнёй туда-сюда и встала. Дежурный эскулап Иванов зааплодировал. Ужова попрыгала на подвернутой ноге и расцвела.
    - Ах, какой вы молодец! - легкомысленно восхитилась она. - Передайте всем вашим коллегам, что днями забегу на чай! Спасибо! И вы тогда всё мне расскажете. Ладушки?
    - Ладушки, - сияя, согласился румяный синеглазый - и испарился.
    - Ой, как хорошо! - лопотала директор серьёзного научно-исследовательского института, не заметившая никаких особенностей ни в поведении коллег, ни в методе вакцинации - через чулок, без спиртования, без знакомства по имени. Даже герметичный шприц не удивил её. Затмение.
    Вприпрыжку понеслась в свой кабинет, продолжила руковождение над институтом и почти забыла об этом маленьком происшествии.
    Месяца через три сын Ужовых дома нечаянно разбил свой любимый калейдоскоп. Мать, помогая сыну собрать осколки, порезала палец. Сын, помогая матери остановить кровотечение, слизнул с её руки струйку крови. Ужов-старший, буркнув "что за доморощенная порфирия ***...", взял йод, пластырь, навёл порядок на руке жены, легонько шлёпнул сына, поцеловал обоих и заметил, что не знает, к чему бьются калейдоскопы.
    - Посуда - понятно, к счастью. А это что? К изменению мировращения? Портишь хорошие игрушки! Маму порезал! Ну, конечно, косвенно, - и успокаивающе погладил ребёнка по голове. - Тьфу ты! И здесь кровь!
    Иван Ужов неприязненно посмотрел на свою ладонь. В серёдке виднелась тоненькая красная дорожка. Наверное, с порезанного пальца жены капнуло на волосы малыша.
    - Что ж! Не буду отрываться от коллектива! - и слизнул красный след со своей ладони.
    - Развампирились мы что-то! - засмеялась счастливая мать и жена. - Теперь мы все в дополнительном кровном родстве. Ну, давайте кино смотреть! - все пошли в гостиную.
    Потом все уснули, переполненные нормальной семейной любовью и нежностью друг к другу. Происшествие забылось. Жизнь пошла дальше.
    И вот, наконец, открылись первые тайны.
    Оказывается, сегодня утром Ужова, придя в свой кабинет, застала там уборщицу Дуню в состоянии, близком к кататоническому ступору, со шваброй наперевес и выпученными глазами. Дуня пыталась отогнать от своих глаз какое-то видение: махала шваброй, разбрызгивая воду, книги, графины, канцелярские приборы, - всё подряд.
    - Что вы делаете? - прошептала напуганная Ужова.
    - Тихо! - рявкнула Дуня. - Они переехали! Они здесь!
    - Не вижу ничего, кроме погрома, - погромче сказала Ужова.
    - Пойдемте в секретку, пойдемте скорее! - Дуня потащила начальницу на таинственный этаж. Ужова, что-то предчувствуя, бегом побежала.
    Влетели наконец. Пусто. Вся лаборатория исчезла. Голые стены, чистые полы, окна - будто вчера вымытые, сияют. Ни единого приборчика, ни одного человечка.
    - Дуня, что это? - обалдевшая Ужова мигом вспомнила, как румяный синеглазый лечил её ногу: ведь отсюда пришел, отсюда эскулапу звонил и обезболивающую помощь предлагал. Вспомнила, что так и не удосужилась зайти к таинственным учёным на чаёк, проявив необъяснимую халатность.
    - А то, Марионна, что все здесь ещё вчера были, - всхлипнула Дуня, продолжая отмахиваться шваброй, которая уже просохла и ничего не разбрызгивала.
    - А ты откуда знаешь? Они ведь секретные, - задумалась директор.
    - А зачем мне их секреты? Я убираю. Мою. Пришла, ушла. Мне всё равно - кто что работает...
    - А ключи? - вспомнила что-то из обычной, несекретной жизни Мария Ионовна.
    - А что ключи? Это большие люди в секреты играют, а мне убираться надо. У меня всю жизнь от всех наших комнат ключи...
    - Как же так? А допуск, а государственные тайны?
    - Не знаю никаких тайн, голубушка, не знаю. У всех всё одно и то же. Что-то кипит, что-то холодит. Во всех комнатах маленькие стёклышки, большие стёклышки, светятся экраны... О-о-о-о-о-! - вдруг заорала Дуня и вместе со шваброй прыгнула на подоконник, саданула по стеклу, посыпались осколки.
    Дуня, в два порыва, перевалилась большим брюхом через подоконник с вырезами стекла, брызнула кровь - и Дуня перестала махать шваброй, перевесившись надвое, как мешок...
    Ужова смекнула, что дело нечисто. Подойдя к обмершей Дуне, потрогала ноги, пульс под коленкой... Тихо. Внезапная смерть. Хотела позвонить - вспомнила, что вся лаборатория, считай бывшая, чиста, как табуля раса, обесточена, ремонт, красота, тишина. Наступило молчание во всем мире. Что делать?
    Вдруг заболел зуб. Давно пора к дантисту. Ужова потрогала десну: розовая водица. Кровоточит десна? Значит, к пародонтологу. Что делать?
    Не вытирая окровавленной руки, Ужова попробовала вынуть Дуню из окна. Мёртвая Дуня, внезапно прыгнувшая прямо на разбитые стекла, со своей невыносимой шваброй, имевшая, оказывается, все доступы... Что делать? Что? Всё так внезапно. Так не бывает.
    Руки Ужовой подобрались к животу Дуни.
    Стёкла. Опять порежусь? Тут палец Ужовой нащупал глубочайший разрез, проделанный толстым стеклом в Дунином животе при её порыве к полету. Тепло, мокро. Как странно... Была живая. Была уборщица. Умерла. Ходила в секретку. Никто ничего не знал. Мысли Ужовой путались. Никто не знал?
    Тело под её рукой вздрогнуло. Ужова отлетела к двери, стеклом окна ободрав свою руку до кости.
    Рассматривая свою рваную рану, довольно-таки страшную, Ужова краем глаза увидела, что Дуня встрепенулась, воспряла, аккуратно выбралась из окна, взяла швабру и принялась тереть пол. Чистый пол. Ну разве что капельки красные.
    - Ду-у-у-у-ня... - тихохонько позвала Ужова.
    - Слушаю, Марионна, - отозвалась Дуня, вся в работе.
    - Что случилось? - Ужова не узнает свой голос.
    - А что такое? - Дуня всё трет пол.
    - Ты только что прыгнула в окно, разорвала свой живот, как харакири сделала, и умерла. Потом воскресла. Что это значит?
    - О Господи, да вы что - не знаете?
    - Нет.
    - В этой лаборатории уж несколько лет чудят...
    - Не понимаю. Ты сказала, что не знала никаких секретов...
    - У вас палец красный. Вы кровь трогали?
    - Какую кровь? - совсем устала Ужова.
    - Да любую.
    - Дуня!!! - закричала Ужова. - Дуня, говори! Я не понимаю!
    - Ну успокойтесь, ну ладно... Тут такое дело... Если вы кого-нибудь коснётесь своей кровью, он выздоровеет. Вас когда директором назначили, вы ногу растянули, помните?
    - Не понимаю. - Ужова села на голый пол.
    - У них открытие было. Я убиралась тут и случайно слышала, как сделали открытие, а потом вам укол в ногу. Сначала на мышах потренировались.
    - Какое открытие? - Ужовой очень сильно захотелось стать маленькой девочкой и ходить в детский сад.
    - Про кровь. Они нашли какого-то особого Гену... или Васю...
    - Не Гену, а ген, - машинально поправила Ужова.
    - Точно. Ген. Бессмертный, как Кащей.
    - И что дальше? - Ужова сосредоточилась.
    - Если кто съест этого гену, тот никогда не умрёт, вот и всё. Видите, вы сейчас руку до кости порезали, а всё уже зажило, видите? Только пятна засохшие остались.
    - Так. Понятно. - Ужова мигом припомнила всю мировую научную литературу по геронтологии, по генетическим технологиям за рубежом и в России, по клонированию, по всему, что касалось продления человеческой жизни. Весь научный мир напрягался, чтобы решить заманчивую задачу, а решена она была здесь, в этой комнате, буквально под носом у директора Института генетических исследований Марии Ужовой, на коей сотрудники лаборатории и поставили первый эксперимент - без спросу. Под видом обезболивания растянутого ахиллесова сухожилия. Судя по всему, эксперимент прошел с блеском. Правда, лаборатория испарилась.
    - Ты - ела этого гену ? - спросила Ужова.
    - Нет, мне не надобно, - ответила Дуня. - Но раз вы говорите, что я упала, погибла и воскресла, значит, что-то в меня от вас просочилось... - Дуня заплакала. - Вы прикасались ко мне вашей кровью?
    - Да, я хотела вытащить тебя из окна, но ты тяжеловата. Почему ты плачешь? - сросила Ужова.
    - Надо было просто скорую вызвать! Я не хочу жить вечно, - горестно всхлипнула Дуня.
    - Что такое вечно???
    - Вечно, Марионна, это всегда. Без смерти. Ну, знаете, если нету денег на хорошую могилу...
    Мария Ионовна встала и, держась за чистейшие стены бывшей секретки, поплелась в коридор. Остановилась, повернулась в Дуне:
    - Покажи мне, пожалуйста, свои раны. Ты ведь сильно порезалась, когда в окне повисла на острых стеклах.
    Дуня с любопытством осмотрела свой живот и руки: фартук и платье порвались, но кровотечения не было, даже порезов уже не было.
    - Почему же мне никто ничего не сказал раньше? - проговорила Ужова, понимая, что этот вопрос - не к Дуне.
    - Я не знаю, Марионна, наверное, все думали, что вы знаете. Этот парнишка синеглазый, когда шел в медчасть лечить вашу ногу, так и сказал своим, я слышала: пойду, дескать, новой директрисе подарок сделаю. И все засмеялись: обессмертим новое руководство! Я тогда ещё не понимала, что они всё это всерьёз. Я тогда подумала: что-то по партийной линии. - Дуня оперлась на швабру и задумалась, вспоминая подробности. - Да, вот ещё: они говорили, что вы спасибо скажете.
    - Когда он мне укол сделал, я, конечно, сказала спасибо. Тем более что укол помог мгновенно. Но я не подозревала, что  он мне сделал!
    - Легкомысленно это, Марионна, - с глубоким укором сказала Дуня, только что спасенная своей начальницей от лютой и немотивированной смерти.
    - Иди домой, Дуня. Сегодня тебе отдохнуть надо, переодеться, помыться. Завтра возьми выходной, - вздохнула Ужова. - Да, погоди, вот что скажи: ты зачем в окно прыгнула?
    - Сама не знаю. Я с утра видела какие-то тени, очень прыгучие: то у вас в кабинете, то в коридоре, то здесь, а это очень неприятно, когда не понимаешь - что видишь. Я прошу прощения за разгром в вашем кабинете, я всё уберу. Давайте сейчас пойдем к вам, а потом я пойду домой. А то мне как-то неудобно: всё разбросала, потом умерла, а все хлопоты - вам. Спасибо, конечно, что вы меня вылечили от смерти, но я очень боюсь...
    Дуня потупила взор, сняла фартук, посмотрела на окровавленные дыры в платье и вдруг взвыла:
    - Не могу-у-у!!!
    - Что ты, Дунечка? - кинулась к уборщице Ужова.
    - Не могу я жить вечно!!! Не могу-у-!! - и в рёв. Со всхлипами, хрипами, размазыванием слез, пыли и крови по опухшему круглому лицу.
    Мария Ионовна не нашлась, чем успокоить несчастную женщину, эмпирически открывшую, что её начальница сегодня случайно заразила ее бессмертием.
    Приобняв рыдающую Дуню, директриса повела её в туалет умываться. Мучительными мыслями полнилась голова, неожиданными, страшными.
    К кому ещё прикасалась Ужова в последнее время - так, что капли её крови могли перемешаться с чужой кровью? Сын! Вспомнился разбитый три месяца назад калейдоскоп. Вспомнилась умилительная семейная сцена, когда все Ужовы слизывали друг с друга малюсенькие красные струйки, ничего не подозревая, ничего не предчувствуя. Сын и муж, получается, заражены. Правда, неясно, важна ли тут половая принадлежность больных и какими ещё путями передаётся зараза.
    - Дуня, ты можешь никому не говорить о сегодняшнем? - спросила Ужова, оттирая над умывальником Дунины и свои руки от засохшей, коварной, бессмертной крови.
    Окрасившаяся вода резво убегала в никелированную дырку, и Ужова вдруг оцепенела от вспышки: вода! она же стекает в водопровод, в канализацию, потом попадёт в речку... А вдруг вакцина, уже пропитавшая организм Ужовой насквозь, не теряет своих свойств при очистке сточных вод?
    Вдруг эпидемия бессмертия, разносчиком которого нечаянно стала Ужова, разносится по городу именно сейчас, когда две женщины просто моют руки после невероятного приключения в генетическом институте? Бред? Надо срочно разыскать бесследно исчезнувший учёный коллектив, надрать им всем уши, а потом расспросить наконец со всеми подробностями: что это такое они изобрели? почему это действует так быстро? как вывести вакцину из организма? кто считается основным изобретателем? на ком проводились испытания, и где, кстати, подопытные зверюшки? при размножении - передаётся? а с молоком матери? или только через кровь?
    Это были, так сказать, первичные научные аспекты вопроса. На моральные и бытовые времени у неё пока не было. Да и на философские тоже.
    - Дуня, ты сможешь молчать? Ну хотя бы некоторое время, пока мы не найдем этих... изобретателей? - Ужова попыталась посмотреть в глаза уборщице, но та прятала взоры и не переставая всхлипывала.
    - Вы думаете, что найдёте? - Дуня недобро ухмыльнулась. - А зачем они смылись? Что - в прятки поиграть? Да ещё всем скопом! Да и вы, Марионна, не сыщик, а доктор науки, начальница, это другая профессия; а если вы подключите милицию, то вас первую либо за сумасшедшую примут, ну, что разыскиваете сбежавших изобретателей бессмертия, либо вас же на мелкие части разорвут, на мелкие капельки всю вашу кровь разберут да ещё - в случае успеха - торговать вами станут из-под полы... А если вы им ещё и про меня скажете - милиционерам - ну, что вы меня тем же заразили, то и меня разнесут на кусочки!
    Потрясенная размахом коммерческой прозорливости уборщицы, Ужова аж присвистнула.
    - Слушай, а это мысль! Бессмертие бессмертием, но если меня, грубо говоря, просто стереть в порошок, расчленить на молекулы, то как именно я буду вечно жить? В порошкообразном состоянии? Вот это жизнь!
    Женщины рассмеялись - впервые за всё утро.
    Дуня, с горя обнаруживая прекрасное знание человеческой природы, продолжала фантазировать:
    - А потом ваши менты тоже задумаются: укол для мышей и укол для людей - состав лекарства один и тот же или разные? Представьте, если составы одинаковые! Вот смеху будет! Менты сначала нас перемолотят на продажу, а потом будут ловить мышей!
    - Давно им пора, - отозвалась Мария Ионовна. - Мышей-то ловить.
    - Я буду молчать, как рыба, Марионна, поскольку жить мне хочется - главное условие - без проблем. Сколько уж мне теперь отмерено - никому не известно, но если впереди намного больше, чем позади, то лучше потише, потише...
    - Дунечка, пообещай мне! - с мольбой воскликнула Ужова.
    - Ладно уж. Обещаю. А что мне с мужем делать? - спохватилась Дуня.
    - Это мы потом решим, когда я хоть что-нибудь узнаю - кому передаётся, как передаётся. Ты с мужем в хороших отношениях?
    - Когда он трезвый - вполне. А как примет на грудь - может и врезать. Вдруг заразится? - в глазах Дуни отразился искренний ужас при мысли о том, что её Федька может стать бессмертным - невзирая ни на беспримерное пьянство с рукоприкладством, ни на патологическую лень.
    - Понимаю, голубушка, понимаю, с мужьями вообще надо будет отдельно решать, только ты потерпи немного, ну хоть неделю-другую, не спи с ним, не дерись, посуду мой в перчатках, вообще будь дома поаккуратнее, - умоляла Ужова Дуню.
    - Ой, да что вы, Марионна! - развеселилась Дуня. - Если я с ним спать не буду, он... Да лучше сразу в петлю!
    - Тебе в петле больше нечего делать, - терпеливо напомнила Ужова.
    - Ах, да!... Ну, а посуду мыть в перчатках! Он решит, что у меня крышу сорвало или что ещё похуже...
    - Это тебе тоже не страшно. Не убьёт, как ты понимаешь, просто не сможет убить, - еще терпеливее напомнила Ужова. - Пойдем в мой кабинет, чаю всё-таки попьём.

*   *   *

    Рассказав домочадцам об инциденте с вакциной против смерти, Мария Ионовна поначалу почувствовала облегчение.
    В мёртвой тишине спальни было слышно, как падает снег за окном.
    Доктор языкознания Иван Иванович Ужов первым подал реплику:
    - Ну что ж, дорогая, издержки бывают в любом производстве.
    Младший Ужов, Василий Иванович, хотел было по обыкновению задать какой-нибудь вопрос учёным родителям, ну, например, что такое издержки производства, но промолчал, поскольку был благоразумен. Он ещё не всё понял из рассказанного матерью, но побелевшие лица обоих родителей поведали ему, что сейчас молчание - гораздо дороже золота.
    - Что будем делать? - спросила у пространства Мария Ионовна, глядя в пол.
    - Сначала надо проверить результаты, - отозвался учёный муж, привыкший мыслить научно.
    - Как? - горько усмехнулась жена. - И, главное, зачем?
    - Второй вопрос - зачем - ты могла задать лишь от потрясения. Бредовый вопрос-то, милая, бредовый, - сказал муж назидательно.
    - Ну ладно, с бредовыми вопросами будем разбираться потом. Начнём с первого: как проверить и что проверить? Что эти таинственные негодяи заразили меня - мы с Дуней утром проверили превосходно. Это вы слышали. А вот как вы, мои милые? С вами-то что?
    - О! Я знаю как! - не выдержал Вася. - Убейте меня! А я тут же и воскресну, как Дуня.
    - Ребёнок... - вздохнул отец. - Ты читал заповеди? "Не убий", в частности. Читал?
    - Ну так это когда было! - протянул ребенок, весь загоревшийся от предвкушения маленького домашнего убийства в научных целях.
    - Это навсегда - заповедь. Невзирая на науку, - сообщил ему отец, ранее не отличавшийся особой набожностью, но тут его словно что-то стукнуло.
    - Папа, ну это же понарошку, ведь я всё равно не смогу успокоиться, пока вы тут такие белые сидите! - захныкал сын.
    - Ах ты капризуля, - мать погладила его по голове. - "Убейте меня!" Это же не игрушка - жизнь, это - дар Божий. Разве я не рассказывала тебе...
    - Мама! - перебил её Вася. - Будь человеком! Ты же учёная женщина! Тебе положено докапываться до истины!
    Мать в растерянности разглядывала сына, не ведая что творить. Ситуация была столь нештатной, а сын так рвался в науку, что впору самой в петлю, но. Увы.
    - Отец, скажи ему более внятно, - простонала она, - что я не могу экспериментировать на собственном сыне!
    Тут произошло что-то со старшим Ужовым. Наверное, накопившееся напряжение сыграло свою шутку. Сильно сыграло. Иван Иванович решительно встал, подошел к окну, распахнул створки, отчего затрещали полоски утеплительной бумаги, и, не оборачиваясь на домочадцев, быстро вскочил на подоконник. Перекрестился и прыгнул во тьму.
    - Десятый этаж... - пролепетала Ужова, на грани обморока.
    - Ура!!! - закричал сын и помчался в прихожую.
    Мать услышала, как хлопнула входная дверь: сын, очевидно, понёсся проверять. Не соображая, за кем из них бежать, Мария Ионовна осталась сидеть на супружеской кровати, оцепеневшая от невероятных, немыслимых ощущений. Остатками юмора, коим до сего дня она славилась среди родных и близких, Ужова успела сформулировать: "Шаг в окно - вклад в науку..."
    И наконец потеряла сознание.
   
    ... - Мама! Мама! - тряс её Василий.
    - Водой побрызгай! - посоветовал отец, уставший бегать вокруг жены с нашатырём.
    Она открыла глаза и, увидев над собой озабоченные глаза родных, заплакала, всё поняв.

*   *   *

    - Где мыши? - строго допрашивала Ужова институтского завхоза, отвечавшего за фурнитуру и веники, за поставки живых животных и утилизацию подвергшихся научному вмешательству, вообще за всё, ибо он опытен был. На работе горел.
    - Нету, Марионна, все пропали, все до единой. Я на той неделе целый грузовичок привез, все как на подбор, хорошенькие, свеженькие, - оправдывался завхоз, почесывая то нос, то ухо.
    - Грузовик мышей не может исчезнуть, Аристарх Удодович. И мне срочно, немедленно нужны все эти мыши!
    В кабинет с грохотом влетела Дуня.
    - Ой, нашла! Одну, беленькую! Марионна! Дохлая! - И Дуня, радостная, бросила на директорский стол безвольное хвостатое тело, только что обнаруженное под центральной институтской лестницей.
    - Это крыса, - поставила её в известность Ужова.
    И завхозу:
    - Вы узнаете это животное?
    - Да, Марионна, это наш... Петрович.
    - Кто таков? - удивилась Ужова термину "наш".
    - У меня дочь недавно замуж вышла... - смутился Аристарх Удодович.
    - Поздравляю! За этого? - Ужова яростно ткнула пальцем в дохлую белую крысу.
    - Нет... - ещё больше смутился завхоз. - За живого, за мужчину. Молодого. Он такой, знаете, проказник... Сам деньгами ворочает, дочке мерина подарил, а за руль...
    - Коня?
    - Мерседес-бенц, извините. Так вот - за руль... э...э... белую крысу посадил... Ну в смысле, да... Сказал, что машина с персональным водителем. И даёт ей, понимаете, ключи от машины. Зиночка, вся в платье брачном, фата, цветочки, ну, представляете, открывает дверцу водителя, она перед свадьбой на автокурсы ходила, ну вот, а на сиденье - Петрович... У него - видите - на хвостике оригинальные полоски. Так посмотришь - крыса да крыса, только белая и пушистая. А хвостик - почему-то очень полосатый. Этот жених дочкин ещё пошутить успел, что хвостик философский, вроде как жизнь семейная - всегда полосатая. Но Зиночка с детства их не любит, ну терпеть ненавидит. Короче, она запищала - и бегом оттуда...
    - Крыса?
    - Дочка.
    - Поймали?
    - Да, конечно, дочку поймали, а крысу пришлось взять к нам в институт. Ведь у нас много всяких, правда ведь? Марионна? Ведь...
    - "Ведь, ведь..." Вы соображаете, дорогой Аристарх Удодович, что у нас - институт генетический, что у нас все наперечёт, у нас - "у нас", слова-то какие - не может жить не только беспризорная крыса, а даже кошка. И собака! - прикрикнула Мария Ионовна, успокаиваясь относительно данной крысы, но всё более злясь на беспардонного Аристарха Удодовича.
    - Да, конечно, только дочка сказала, что пусть машину заменят, а то она не сможет спокойно ездить... Крысиное сиденье там.
    - Заменили мерина? - ехидно осведомилась Ужова.
    - Конечно. Муж Зиночку любит. Я взял Петровича сюда, вы уж простите, а он взял да и умер, - завершил повествование завхоз.
    - Когда это было? - спросила Ужова.
    - Взял после свадьбы, две недели назад, а умер - не знаю...
    - Сюда - экспертов! Срочно определить: когда умер Петрович и почему, - распорядилась Ужова. - А ты, Дуня, пойди руки помой хорошенько...
    - А я в перчатках живу... Теперь... - тихо отозвалась Дуня.
    - Поздно, - заметила Ужова, не замечая квадратных глаз Аристарха Удодочича.
   
    - Господа эксперты! Вот крыса. Бесконтрольно жила в нашем институте - и скончалась, как видите, - Ужова торжественно возвысила голос.
    - Мария Ионовна, - осторожно заметил молоденький эксперт Дима, сидевший ближе всех к Петровичу. - Она жива...
    - Как жива?!!
    - Так, жива. Крыса почему-то задышала. Только что. Она, скорее всего, просто спала.
    - Не может быть! - упавшим голосом сказала Ужова.
    - Конечно. Однако дышит... - повторил эксперт Дима.
    - А нельзя ли Петровича опять умертвить? - спросила Ужова.
    - Руками? Током? Отравой? - странными голосами наперебой стали спрашивать ее эксперты.
    - Мясорубкой, - определенно и жестко ответила Ужова.
    - Хорошо, Марионна, - сказали эксперты, вставая. - Мы скоро будем...
    - Только очень мелко, ладно? - попросила она.
    - Да, да, конечно, - ответил хор экспертов, протискивась в дверь скопом.
   
    - Ты что-нибудь понимаешь? - спрашивали у Димы коллеги.
    - Я верующий, - непонятно отвечал Дима. - А она что-то пронюхала. Это плохо.
   
    Через час учёные вернулись в начальственный кабинет и положили на стол перед Ужовой: во-первых, кассеты с видео-и фоторепортажем о некорректном эксперименте; во-вторых, живого и невредимого Петровича лично, пребывавшего в чудесном расположении духа и тела. Крыска побегала по столу Ужовой, обнюхала канцпринадлежности и села за компьютер, будто собиралась попечатать. Села! На задние лапки, а передние положила на клавиши. Крыска очевидно чувствовала себя свадебным подарком.
    На фотографиях была изображена чудовищная экзекуция.
    Берут жизнерадостного Петровича, включают электрическую мясорубку, делают мрачное дело, а после ещё и взбивают получившийся фарш миксером. Ждут минут пять.
    Кусочечки сползаются, Петрович отряхивается, сверкая глазёнками во все стороны, будто ищет утраченный мерседес.
    Эксперимет окончен. Два повтора. Тот же результат.
    Ужова подняла глаза на сотрудников. На их поседевшие шевелюры.
    - Марионна, - сказали они все почти одновременно, - разрешите нам перейти на другую работу. Вот заявления...
    Все участники эксперимента положили на её стол бумаги.
    - Нет, ребята, - ответила Ужова, - теперь уже нельзя. Порвите ваши заявления на мелкие части, слушайте меня внимательно и не дёргайтесь.

*   *   *

    Ужов-старший сидел дома и писал очередной научный труд. Языковедение, главная и пожизненная страсть Ивана Ивановича, всегда привлекало его тайнами вечности. "Буквы старше любого живого человека!" - говорил он своим студентам в начале каждой лекции. Как заклинание.
    Он любил слова более нежно, чем мать - новорождённое дитя. Слова были его Богом.
    Первая глава Святого Благовествование от Иоанна звучала в душе учёного в особой тональности. Само слово - слово - неизменно вызывало ликующие гимнические аккорды в душе Ужова, а от таких сочетаний, как языковые семьи, он почти левитировал. И летал высоко за облаками. Смысл собственной жизни давно и окончательно был им выявлен.
    Однако - случилось то, что случилось.
   
    На днях в университете студент Петров спросил преподавателя:
    - В начале было Слово, Иван Иванович? А какое? Бог ? Я не понимаю, как это: и Слово - Бог, и было - у Бога?
    - Вы, Петров, учитесь усерднее, а то пропускаете много. Продолжим, коллеги! Сегодня мы поговорим о праязыке, о теории Августа Шлейхера, а также...
    Аудитория удивилась: профессор Ужов никогда не выговаривал своим питомцам. Даже троек не ставил. Он словно боялся обидеть детей, отпугнуть от света, испускаемого, с его точки зрения, всеми словами вообще. Сияние и красота связей между буквами, звуками, знаками препинания, новыми значениями старых слов, даже мат и самые корявые неологизмы, - всё было для Ужова свидетельством бессмертия духа и даже человечества. Упоение, с коим он вещал перед любой аудиторией - будь то студенты, либо сын Вася, либо дворовая сука Жучка, - было трудно с чем-либо сравнить. Это было упоение в кубе, нет-нет, скорее, в десятой или даже двадцатой степени, если можно так выразиться; надеюсь, математики меня поймут.
    Слова сладостный стон - одно это вертелось на языке у его жены, когда она случайно попадалась под руку Ужову, желавшему поговорить с кем-нибудь о русском языке. Об испанском. О суахили, японском, венгерском, датском, прочих и многих, - профессор был, естественно, удивительный полиглот.
    И вот вдруг Ужов, можно сказать, отшил студента Петрова, не вдаваясь в объяснения. Невероятно.
    На перемене Петров, не робкого десятка, подошел к учителю и спросил, в чём дело.
    - Видите ли... - смутился Ужов, краснея ушами, - я не хотел бы сегодня говорить о Боге. А вы поставили слишком прямой вопрос.
    - Вы всегда советовали нам задавать вам прямые вопросы, Иван Иванович. И что там у вас вдруг с Богом?
    - Да, конечно, советовал... - профессор уронил карандаш, а студенту Петрову показалось, что уронено специально, чтобы прервать беседу.
   
    Ужов чувствовал себя скверно. С того вечера, когда Мария рассказала ему о заражении бессмертием, а он для проверки шагнул в окно собственной спальни, шлёпнулся, поднялся, отряхнулся и вернулся на свой десятый этаж без каких-либо повреждений тела, - с того вечера мир ценностей учёного сдвинулся и поплыл, но куда - сказать было пока невозможно.
    Любовь, например. Ужов привык думать, что он любит свою семью. (О безумной страсти к работе сказано выше). Что тут думать-то!
    Однако вот уже несколько попыток сблизиться с женой в спальне оказались безрезультатными. Нет, он не стал бессильным, нет. Он просто вдруг не смог представить себе вечную любовь с одной-единственной женщиной. Ужов три ночи подряд целовал жену в висок и засыпал в глубинном недоумении. До сих пор он был верным мужем и готовился к безусловной старости, с её понятной немощью, он готовился хоть умереть в один день с Марией, на одной подушке. В делах половой любви он был прост, как правда, ему вполне хватало схем, воспринятых в детстве, отрочестве и так далее. Он знал раньше, что любая любовь проходит свои стадии. А смерть разрешает все проблемы всех стадий.Ужов был начитан чрезвычайно.
    Изменившаяся схема - а раньше он мог допустить такое лишь в истории науки - сломала и собственную проекцию, и даже экран.
    Его жена, в отличие от сексуально-упрощённого Ужова, была человек и чувственный, и педантичный одновременно. Но теперь на её шее тяжело и необычно висел весь её институт - с загадками века, с Петровичем, с пропавшим грузовиком подопытных мышей, с ожившей Дуней и поседевшими подчиненными. И - что совсем никуда - с пропавшими изобретателями.
    Посему она не обратила внимания на спальные переживания Ивана Ивановича, отложив нежные разборы на потом, и сосредоточилась на сыне. В неубиваемости мужа она убедилась, а вот с Васькой никаких проверок ещё не было и не предвиделось, поскольку просто очень страшно.
    "Страшно?" - думала она иногда. - "Что это теперь значит: страшно?" Действительно, чего может бояться человек, заражённый бессмертием? Но по инерции Мария Ионовна, честная мать, продолжала бояться, причем, обоих вариантов развития: и если Васька заразился, и если не заразился. Правда, последнее было маловероятно.
    Так вот, в любом варианте она не знала как себя вести дальше. Воспитывать Ваську, покупать книжки, игрушки, вести учёные беседы, предохранять от случайных связей, прятать от армии?
    Или: отпустить все вожжи, не шевелить своим материнством, дать полную волю - и смотреть что получится?
    "Я не понимаю, я не знаю..." - шептала она своему отражению в зеркале, стискивая кулаки, зажмуриваясь и сутулясь. Только с отражением и беседовала она теперь по душам. Оно же - безмолвствовало.
   
    Иван Иванович, трудясь над очередной научной статьей, вдруг отчетливо поймал новшество: темп его сочинительства изменился. Прежде он старался делать от пяти до восьми страниц в день. А сегодня, столь же наполненный мыслями, энергией, рвением, он сделал только две - и выключил компьютер, уверенный, что выполнил суточную норму. Спохватился, перезагрузился - увидел, что ошибся, вознадеялся, что ошибся компьютер, но, перечитав текст, убедился, что да, только две, и больше не хочется. И не можется. Время вдруг размазалось по учёному мозгу, как теплое масло по свежей рубашке, - нелепым бесформенным пятном: и досадно, и перестирывать лень, поскольку это не обязательно. Рубашка - просто условность.
    Ужов никогда не был тюфяком. Пресловутая рассеянность крупных ученых - это не про него. Умел и собраться, и поспорить, и в зубы нахалу, если надо. Крепкий мужик, - так редко говорят об учёных мужах, а вот об Ужове говорили. Даже в квартире был порядок, обеспеченный его хозяйственной сметкой. Мария Ионовна жила как за каменной стеной.
    Сегодня, поскитавшись по комнатам, Ужов, не выполнивший норму дня, сначала огорчился, потом усмехнулся своему огорчению, после чего позвонил жене в институт и спросил:
    - Ну и как?
    - Так же, - проинформировала его Мария Ионовна сквозь зубы.
    Положив трубку, Ужов подошел к тому окну, из которого прыгал известной ночью, распахнул створки.
    "Ну и как?" - повторил он свой вопрос, адресуясь, очевидно, серому снегу в десятиэтажном отдалении.
    День выдался вяло-хмурый, с тупорылыми тучками, с нулевой температурой невкусного воздуха, - ничего живого.
    "Интересно, а годков эдак через двести что будет в нашем дворике?" - со скукой подумал Ужов. Тоска неопределенности сдавила сердце учёного, привыкшего к перманентному блаженству.
    Он всегда знал: надо сделать дело жизни, осуществить призвание, а затем достойно упокоиться, оставив потомкам собственную языковедческую школу. И успеть посмотреть на внуков, даже, может, понянчить.
    Теперь картина бытия изменилась. Калейдоскоп вариантов этого неописуемого бытия вертелся перед воспалённым воображением Ивана Ивановича, а тоска всё круче забирала, и вот она уже у самого горла.
    И вдруг осенило: "Ночью надо будет попрыгать в окно! Хоть полетаю немного. Хоть какое-то удовольствие... Вот бабульки разбредутся, детишки уснут, а я прыгну! О! Это хорошая мысль. Надо же. И на Солнце, оказывается, бывают светлые пятна!..."
    Принятое решение окрылило Ужова. Появился первый стимул к продолжению новой жизни. Ведь это же восхитительно: прыгай с десятого этажа сколько влезет! Летай! Репетиция птицы! И не береги меня, моя милиция! И вообще пошли все!.. Молодец, Маня, что заразу в дом притащила! Бесценная ты моя.
    Из школы пришел Васька. Подошел к отцу, взял за руку:
    - Пап, а можно и я с тобой попрыгаю?
    Ужова передёрнуло.
    - Ты что? Ты как?.. Откуда мысли дурацкие? - Он закрыл окно и проверил все шпингалеты. Крепкие, хорошо.
    - Объясняю, - спокойно сказал сын, не выпуская отцовской руки. - Если ты можешь прыгать в окно, значит, ты можешь еще сколько хочешь детей родить. Мама-то ведь тоже всё такое может... И других родить, и меня клонировать. А, пап?
    - Да какая разница, кто что может!.. - возмутился Иван Иванович. - Про клонирование вообще забудь! Ты понимаешь, что нельзя...
    - ... не понимаю, - решительно перебил Васька. - Я могу хоть сейчас доказать тебе, что я тоже заразился.
    - Каким образом?
    - Меня в школе соседка по парте, Муська, уколола циркулем, а кровь сразу остановилась...
    - Ерунда. Просто хорошая свертываемость. Недоказательно.
    - Пап, она меня сильно уколола! Специально. В ладонь. Она вообще с приветом. Может кнопки на стул положить кому угодно.
    - Ты с самого детства - вполне здоровый ребенок. Ты не плакал по ночам, не боялся прививок. Что тебе какой-то циркуль!
    - Пап, я потом пошел в медпункт и нарочно показал медсестре руку. Попросил йодом смазать. Она меня выпроводила и обозвала симулянтом.
    - Покажи мне!
    Васька протянул отцу ладонь. Ни малейшего следа прокола на коже не было.
    - Так-так... - заворчал отец. - Ты знаешь, что бывают ненужные знания? Английский философ Уильям Оккам...
    - Знаю. Не умножайте сущность, - отмахнулся Васька.
    - Господи! - оторопел отец. - Ты откуда взял эту формулу?
    - Ерунда. Закон экономии. Так что, попрыгаем вместе?
    - Ну-ка, говори, шельмец, откуда ты в десятилетнем возрасте взял формулу закона бережливости? А то сейчас так попрыгаешь!..
    - Ха-ха, - ответил Васька и вышел из спальни.
    Телепатией никто из Ужовых не страдал, как и прочими паранормальными способностями. Жили себе и жили, как все люди. Однако в трудную минуту всякое бывает, даже с бессмертными.
    - Васька! - кинулся вслед отец.
    Но догнать ребёнка не удалось. Васька тихо прошмыгнул в свою комнату, открыл балкон, не заклеиваемый на зиму утеплительными полосками, легко вспрыгнул на перила и...
    Снизу донёсся истошный визг: это бабушки, детишки, молодые мамаши, собачники, широко представленные в тот час во дворе, адекватно отреагировали на полёт немаленького предмета с десятого этажа.
    Дальнейшее разбирательство пало на целый ряд инстанций.
    Скорая помощь пожелала знать, почему ребенок остался цел и невредим. Милиция желала знать, кто помог ему с организацией прыжка. Служба спасения исследовала снег и асфальтовое покрытие двора и набиралась уникального опыта. Психологи активно работали со свидетелями. Наготове были психиатры. Пару бабушек всё-таки увезли в больницу с критическим артериальным давлением. Мамаши раскидали детей по коляскам и растворились наряду с собаководами.
   
    Старший Ужов, кое- как отбоярившись ото всех любопытствующих, в тягостных предчувствиях задумчиво рассматривал младшего, уплетавшего на кухне борщ, и мечтал надрать ему уши. Или зад - солдатским ремнём с медной пряжкой.
    Помолчали. Сын задорно взглянул на фантазирующего отца, встал и даже помыл за собой тарелку.
    - Вот так, - философски заметил сын. - Породнились, поравнялись, не дрейфь, батя! Жизнь - хорошая штука. Мы узнаем, чем кончится всё это дело. Ведь тебя волнуют какие-нибудь вопросы, а? Ну, например, как будет проходить Страшный Суд? Или: сколько лет простоит Останкинская башня?
    - Видишь ли, Вася, - ответил отец, - теперь перед нами стоит нетривиальный вопрос: зачем?
    - Жить-то? А-а... Брось, пап, выдумывать проблемы на пустом месте. - Васька порылся в кармане школьного пиджачка, неожиданно извлёк пачку сигарет и со знанием дела задымил.
    - Вася! - зарычал некурящий Иван Иванович.
    - А что? Скажешь - вредно? Ага... Очень вредно! Пивка в доме не найдётся?
    - Девочек, может, подогнать? - поинтересовался Иван Иванович.
    - Может. Но попозже.
    В дверь зазвонили, застучали. Телефон затилинькал с оголтелостью.
    - Журналисты, наверное, - предположил Васька, давя окурок в раковине.
    - Васька! Ну перестань же, гад! Ведь пепельница есть! - заорал отец.
    - Не кричи. Я не знал, что в нашем праведном и некурящем доме есть пепельница. И вообще - давай потише, а то мне как-то с прессой общаться влом.
    - Надо предупредить маму, - сказал старший.
    - Валяй, звони, - ответил младший. - Пусть уносит ноги, если успеет.
    - Ты, оказывается, груб и бессердечен, - заметил старший, торопливо набирая номер института.
    - А это, папа, уже не имеет никакого значения, - сообщил отцу Васька, прикуривая вторую сигарету.
    Ужов-старший разрывался: надо и Ваське затрещину, и Машу предупредить. Ситуация острейшая: журналисты пронюхали.
    - Маша, уходи оттуда немедленно! Куда-нибудь! - крикнул в трубку Иван Иванович, и разговор прервался.

*   *   *

    У порога их квартиры толпились репортёры, подстрекавшие участкового ломать железную дверь. Участковый что-то лепетал про законы, его не слушали, болезненно толкали во все ребра, и бедняга чуть не плакал. Общая истерика вздымалась, как вихри враждебные.
    Сведения о прилюдном дневном полёте десятилетнего мальчика с десятого этажа - при ином исходе - проникли бы только в уголовную хронику, но ввиду нетривиального результата дело приняло суровый оборот.
    Массовый психоз всех журналистов города был лишь началом гонки за правдой. Некоторые писаки, особо пронырливые, ринулись к ясновидцам, магам и всем другим запредельщикам, кого знали сами или кого посоветовали друзья. За полчаса все колдовские приемные Москвы оказались переполненными под завязку, а прибыль даже самых неизвестных и начинающих взлетела на рокфеллеровский уровень.
    Общее мнение, что мальчик был настоящий, не удовлетворило интервьюеров. Почему он упал, но встал и убежал, и нос показал? Все маги единодушно подтвердили, что ребёнок - не терминатор, не пришелец, не обман зрения и не следствие массового гипноза. Он - москвич, Вася, десяти лет от роду. Всё.
    Часть представителей прессы, которая поначалу надеялась получить дополнительную информацию с помощью участкового и не получила, эта часть окружила дом, заняла все лестницы, крышу, заблокировала лифт и пригрозила голодовкой. Особо резкие хотели перекусить телефонный провод Ужовых, но спохватились. Направили парламентёров на телефонный узел, намереваясь любой ценой организовать подслушивание, но вовремя вспомнили о существовании мобильной связи. Решили устроить радиоперехват. Один шустрый вспомнил о нелегальном сканировании сложных аппаратов и понёсся искать лучших тайных специалистов.
    Словом, пока отец и сын Ужовы бранились на кухне, дом попал в такое плотное кольцо, что не выйти.
    Подъехали компетентные товарищи, грамотно задали вопросы общественности и понеслись в генетический институт к Марии Ужовой, справедливо подозревая, что именно она и может пролить яркий свет.
    Мария Ионовна, прервав совещание с перепуганными сотрудниками, разрешила всем уйти в бессрочный отпуск до особого распоряжения, затем велела Дуне бежать домой, хватать мужа за шкирку и ехать куда подальше. В самый медвежий угол. И всем денег дала.
    Грамотно вытащив жёсткий диск из главного институтского компьютера, Ужова схватила жизнелюбивого Петровича, сунула его в сумку вместе с диском, подкрасила губы, вызвала завхоза Аристарха Удодовича и медика Иванова и велела им сделаться слепоглухонемыми - что бы ни происходило с ними по линии любых связей с любой общественностью. Подробности, пообещала она, позже. И тоже денег дала.
    Аристарх Удодович вывел её из института через подвал и подземный проход на соседнюю улицу, и Ужова очутилась в дамском салоне, переоделась, сменила прическу, обрела тёмные очки, небольшую дорожную сумку-раскладушку с десятком отделений, второй мобильный телефон - с номером на имя Аристарха Удодовича, а также три парика.
    - Возможно, вы очень рискуете, коллега, - растроганно сказала она завхозу, вертясь перед зеркалом.
    - Я всегда был немного авантюрист, - разъяснил ей завхоз, как бы подчёркивая, что сознательно и душевно потворствует бегству бесценного научного материала прямо из всех возможных государственных объятий. - Но вы мне симпатичны с первого дня, как возглавили наше учреждение.
    - Чем же? - не отрываясь от зеркала, кокетливо поинтересовалась Ужова
    - Вы как-то очень мягко приняли на себя руководство. Как воспитанный ребенок, которому подарили дорогую плюшевую игрушку и попросили беречь её от пыли. Вы не совались в ненужные разговоры, в личную жизнь сотрудников, аккуратно всё постигали сами. Всегда в хорошем настроении, ну просто золото, а не управляющий!
    - Я, наверное, просто не успела развернуться, - грустно заметила на это Ужова, продолжая примерку париков.
    - Боюсь, теперь вам придется развернуться, даже если это не соответствует вашему нутру, - сказал Аристарх Удодович. - Я понимаю, что случилось, но не понимаю, как к этому относиться.
    - Я тоже, - тихо сказала ему Ужова, поворачиваясь к свету. - Посмотрите на меня: похожа на себя?
    - Почти нет, - Аристарх Удодович начал придирчивый осмотр её платья и лица. - Пройдитесь по прямой, стараясь ступать на осевую, как манекенщица, только не вихляйтесь, как все они. У вас тогда сразу изменится походка.
    - А голос? - улыбнулась Ужова, пытаясь пройтись по половице указанным способом.
    - И голос, конечно! - улыбнулся в ответ завхоз, искренне радуясь, что может поработать имиджмейкером уникальной беглянки. Но ещё больше он радовался предвкушению: начинается!
   
    Он был немолод, вдов, обладал превосходной интуицией, обожал организационную работу. Последнее качество сохранилось ещё со времен строительства коммунизма, когда он много лет был и рядовым политруком, и секретарем комитета партии, словом, спецом по точечной работе с людьми и документами. И, разумеется, с массами.
    Он очень хорошо знал внутреннюю жизнь института. Ему вообще нравилась любая причастность к любой таинственности. Будь он спартанец в душе, он никогда не пошел бы заведовать, условно говоря, вениками - в научный институт. Но он был склонен к сибаритству, причем, очень своеобразному. Рождённый при советской власти, воспитанный в её глубиннейших традициях, он так привык носить в кармане фигу, лелея оную всеми силами души и возможностями тела, что уж в пенсионном возрасте он желал работать только на своё    счастье. Он не собирался осчастливливать человечество. А главное и, можно считать, единственное его счастье было - знать тайны! И чем более страстные тайны, закрытые, тем лучше. А он - поставщик запчастей к этим тайнам, не меньше! А лучше - больше: управлять всеми тайнами!
    Вынюхав еще в молодости, в двадцатом веке, что генная инженерия в двадцать первом веке обязательно поставит всех на уши, он терпеливо ждал своего счастья, искал, попутно отрываясь от прошлых знакомств и занятий, - и наконец попал в генетический институт. Ну кто лучше главного завхоза может знать, что творится в помещениях и в умах! Только небо. И вот наконец он получил желаемое в полном объёме. Он владеет такой тайной! Ни с чем не сравнить.
    Ужова знала завхоза поверхностно. Вдвое моложе, дитя другой эпохи, она любила жизнь как данность, безо всяких фиг в кармане. В первую очередь, она была хороший менеджер, очаровательная жизнерадостная женщина, а уж во-вторых или, скорее, в пятидесятых - доктор от генетики. Даже диссертации свои она писала весело, с кучей помощников-соавторов, посмеиваясь и не вникая, будто играла в приключение, не ведущее к риску, року, моральным вопросам. На прежнем месте работы её опекали, снабжали материалами, помогали с карьерой - и всё это благодаря её характеру, а не учености. Она легко схватывала новое, и оно никогда не конфликтовало в ней со старым. Ужова была из тех счастливых детей человеческих, у которых перестройка сознания - ввиду вновь открывшихся данных - происходит без трагедий. Ну была когда-то Земля плоская, а потом выяснилось, что круглая. Ну и чудесно! Что дальше?
    Попав на пост директора генетического института, она для начала обрадовалась. Просто так. Ни чему-то там конкретному, а просто. Это ведь очень мило. Жена любящего мужа, мать смышленого мальчугана, а теперь ещё и директор. Вот здорово!
    Во что это вылилось, вы уже частично знаете.
    Но - вперёд, наше странное повествование! Вперед!
   
    Преобразившаяся с помощью Аристарха Удодовича, Ужова вышла из дамского салона и посмотрела на мир новыми глазами.
    - До свиданья! - раздалось за спиной. - Звоните при любой возможности либо потребности.
    - До свиданья, Аристарх Удодович, спасибо за всё. Не забывайте проплачивать мои мобильные...
    - Обижаете, Маша.
    - И за Машу   спасибо, - ласково отозвалась Ужова, почувствовав, что изменившийся мир ей незнаком.
   
    Покружила по улочкам Арбата, покаталась в метро, приглядывая за пассажирами, - вроде чисто. Никто не филерствует. Граждане, простые смертные, едут по своим смертным делам.
    Вышла на Чистых прудах, посидела на разрисованной, с бусинками и лентами, пёстрой лавочке, посмотрела на серое небо.
    "Миллионы лет назад крокодилы были и с копытами, и с плавниками... Питались динозавриками, то есть родственниками. И всех съели... Крокодилы растут до старости. Копыта, правда, отбросили, но им это не повредило..." - таковой ход мыслей, спонтанно вернувших женщину в детство, когда она увлекалась зоологией, археологией, историей, рассмешил её каламбурчатостью.
    "Господи, я ведь даже не могу отбросить копыта ! Господи, а ты -есть?" - она вдруг перешла на другой путь, как поезд в депо.
    Мимо пронеслись детишки, щебеча и подпрыгивая.
    Мысли Ужовой, скакавшие с Бытия Божия на бытие крокодилье и обратно, не были сейчас собственно мыслями. А чувства её - чувствами. Она и в школе, когда учитель математики рисовал прямую и говорил о бесконечности, чуть не плакала от досады. Представить себе что-либо бесконечное она не могла, впрочем, как и все нормальные люди.
    А сегодня, когда ей надо было представить себе вечную жизнь - свою! - и одновременно спрятаться от людей, и одновременно спасти семью (а зачем и от чего?), и найти сбежавших секретных сотрудников, и обезопасить оставшихся в институте (от чего?), и вообще...
    Всё-таки очень хочется заплакать.
    Или: догнать ребятишек, проскакавших мимо минуту назад, и спросить у них - что ей делать... Устами младенца - ну, пожалуйста, поглаголь устами хоть чьими-нибудь, ну хоть какая-нибудь истина!
    Малыши как чувствовали: благоразумно унеслись на другой берег пруда.
    Ужова вспомнила про Петровича. Крыса он хоть и бессмертная, но ручных животных принято кормить.
    Она заглянула в сумку: на дне, завернувшись в носовой платок хозяйки, мирно дремал бессмертный Петрович, за созерцание которого сейчас всё отдали бы сотни, тысячи ученых, да и неучей тоже, всего мира.
    "Ему-то ещё хуже, - подумала Мария Ионовна, погладив крыску по хвостику. - Если мои эксперты проговорятся, что Петрович полноценно воскресает через пять минут после довольно длительной фаршировальной процедуры, то церемониться с ним не будут. Изрубят, изолируют каждую молекулу, чтоб не соединился сам с собой. Бизнес откроют. И будет Петрович бессмертничать в розницу. Если нас, конечно, найдут... А со мной? Чем я лучше крысы? На меня только мясорубка нужна побольше. И миксер..." - ее крупно передернуло от собственной фантазии.
    Почему Ужова мыслила сейчас лишь в этом страшном направлении, она сама не ответила бы. Всегда - раньше - жизнерадостная, по-детски любящая науку, эксперименты, даже сострадающая подопытным животным, - сейчас она видела перед собой только одну картинку: мясорубка; и ни с места. "Может быть, человечество и раньше не вызывало у меня особого доверия?..." - печально спросила она у доверчиво дремлющего в сумке Петровича.
    Крыса вдруг подпрыгнула: прямо над её розовым ушком запел новый мобильный, тот, что на имя завхоза.
    "Ответить? Никто, кроме Аристарха, номера не знает..."
    Телефон замолчал. Ошибка?
    Позвонить Ивану. Позвонить Ивану. Это само загудело в голове у Марии Ионовны. Будто включила радиоприемник, а там - позвонить Ивану, позвонить Ивану ...
    - Посиди смирно, Петрович, ладно? А я начинаю. Ладно? Прости меня за всё. На всякий случай. - И Ужова набрала свой домашний телефон с нового мобильного аппарата с никому не известным, неопределяемым номером.
    - Маша, ты? - схватил трубку муж. - Маша, мы в окружении. Мы с Васькой не можем выйти из квартиры. Он в окно прыгал... Всё теперь известно. Спасайся хоть ты! Не приближайся к дому. Тебя ищут, - Ужов на едином духе выдал это, краем глаза поглядывая на шельмеца Ваську. Тот с наслаждением пил компот и слушал разговор.
    - Я понимаю, Иван, и не выходите пока, я что-нибудь придумаю. Под окнами тоже дежурят?
    - Ещё бы! Весь двор занят. И соседний тоже.
    - Иван, я не смогу звонить часто, нас запеленгуют, а я не одна...
    - То есть?.. - остолбенел Ужов.
    - У меня Петрович..
    - Кто такой?
    - Крыса.
    - Маша, у тебя несвоевременные шутки. Хорошо, что не козёл.
    - Ваня, всё в порядке, - усмехнулась жена. - Заражённая тем же самым недугом крыса по имени Петрович спит у меня в сумке и представляет не меньший научный интерес, чем ты, Васька и я. Есть и другие... пострадавшие. Я их в отпуск отправила. В медвежий угол. Нам быстро надо решить главную проблему: нам всем троим надо сейчас стремиться воссоединиться или лучше вот так, врозь, врассыпную?
    - Это, Машенька, вообще самая жгучая проблема человечества, - вдруг зафилософствовал Ужов грустным голосом.
    - Ваня! Сейчас не время! - рассердилась жена.
    - Не знаю, милая. Подумай сама, ты у нас источник... эээ... словом, ты подумай, позвони. Ты ведь на свободе, в отличие от нас... - и он положил трубку, не попрощавшись.
    Несказанно удивленный Васька отставил компот.
    - Ты зачем трубку положил, пап? Маму огорчил...
    - Но не убил же...
    - О, и ты туда же! - возопил Васька.
    - Куда?
    - Я минут пять назад подслушивал через дверь, о чем болтают эти, на лестнице. Один предлагал аккуратно взорвать нашу дверь, например.
    - Только один? - уточнил отец.
    - Пока да, - ухмыльнулся Васька. - Остальные ухитрились вспомнить,что в мы в шестнадцатиэтажном доме не одни живем. Там столько интересных мнений! И суждений!
    - А как ты подслушал через нашу дверь? Она стальная, двойная, жутко модная и так далее.
    - Ну, во-первых, она там не шепчутся. Они орут во всю ивановскую. Во-вторых, ты так увлечен языкознанием, что не в курсе двереведения. Нам мастера, когда ставили эту модную штучку, врезали специальный глазок с круговым обзором и с подслушкой. Предлагали еще добавить видеонаблюдение, но мама тогда куда-то торопилась и отмахнулась. И вообще, наша дверь способна выдержать плотный многочасовой огонь из автоматического оружия.
    - Вась, а Вась, - заинтересовался Ужов, - а откуда у нас взялась эта дверь? Я что-то не помню, чтобы я ее заказывал. Помню, что очень шумно было при её установке. Но всё быстро кончилось. Я принял к сведению и забыл. Помню, даже расписался в каких-то бумажках. Ты не в курсе дела?
    - В курсе, пап. Это новые сотрудники маме на вступление в должность подарок сделали. Один тут приходил и говорит: у нас в институте всем новым делают подарок. И вот вам, дескать, Марионна, тоже. Она ведь женщина, хоть и умная. Не вникла. Ставьте, говорит, спасибо вам большое. Дверь у нас уже четвертый месяц, папа. Не замечал? - продолжал ехидничать Васька.
    - Слушай, а вдруг они ещё тогда всё это задумали? - проявил догадливость Ужов-старший. - Ведь вакцину-то давно разрабатывали!
    - А из гуманизма - дверь поставили! Что-то у них с воображением плоховато, пап. Если они такие великие учёные, что смогли такое открытие сделать, то могли бы нам в комплекте с дверью поставить маленький космодром на балконе и портативный космолёт. А то - дверь! И всё? А окна? Стены, в конце концов... Газ какой-нибудь снотворный. Запустить к нам любую гадость можно сотней способов. Ты сам подумай!
    К Ужову-старшему понемногу возвращалось самообладание.
    - Я понял, Вась. Дверь - просто символ. Намёк на законодательство, запрещающее вламываться к законопослушным гражданам в их частное жилище. Мамины золотые сотруднички таким способом сообщают нам, что мы все, кто в этой квартире, за этой усиленной дверью, - законны. Больные, но так надо. Легитимны. И что их научная деятельность - тоже законна. И что их сценарием такое развитие эксперимента было предусмотрено. И никаких случайностей с нами не произошло. Сплошные закономерности.
    - Убью гадов, - возмутился Васька. - Они нас, получается, в подопытных превратили еще вон когда.
    - Да, Васёк, похоже, что маму на эту работу вообще поставили неспроста. Доверчивая, обаятельная, все её любят, чудо природы! А что не слишком сильна в своей родимой генетике - так оно и к лучшему. По их мнению. Зато человек хороший, менеджер прекрасный. Пиар-леди-супер для любой конторы...
    - Убью гадов, - твердо повторил Васька.
    - Это, сынок, ещё большой вопрос... А вдруг гады тоже... в безопасности?
    Васька почесал нос, посмотрел в потемневшее окно и устало повторил:
    - Убью гадов. Когда вырасту. Можно я ещё покурю?
    Ужов-отец молча выставил на стол толстостенную стеклянную пепельницу, похожую на вазу для фруктов. Васька осмотрел её лоснящиеся бока в красно-фиолетовых разводах и со вздохом убрал сигареты в карман.

*   *   *

    Мария Ужова купила брусок твердого сыра и разделила с Петровичем трапезу на скамейке. Голода она не чувствовала, поела по привычке, а Петрович вроде бы обрадовался, схватил свой кусок и аккуратно уничтожил, без единой соринки.
    - Слышь, друг, а как ты в туалет ходить-то будешь? - улыбнулась своему деликатному спутнику Мария. - Моя сумка мне пока нужна как сумка. Ась?
    Оглядевшись, она вытащила Петровича и посадила на заснеженную дорожку.
    Животное было сообразительное. Очевидно, желая поскорее вернуться в комфорт сумки, под нагретый носовой платок, Петрович быстро сделал свои дела и вопросительно посмотрел вверх.
    - Молодец! - похвалила его Мария и вернула под платок. Петрович свернулся и задремал.
    Одиннадцать. Поздно. На бульваре малолюдно. В ресторане музыка. Жизнь идет своим обычным ходом.
    Ужовой не хотелось спать. Да и где спать?
    "Интересно, в Москве есть где поспать, не предъявляя документов?" - в голове глубоко домашнего человека Марии Ужовой эта мысль мелькнула впервые в жизни.
    Её ручная кладь состояла всего из двух легких предметов: сумка дамская и сумка дорожная. Обе на лямках. Петрович спит в дамской.
    Мария проверила телефоны - работают. Деньги есть. Кредитка есть, но это опасно. Будем пока тратить наличные. На что именно?
    Она поднялась и пошла к метро, старась ступать по-новому, как учил Аристарх Удодович. Вдоволь наспотыкавшись, она освоила ход по осевой. В метро вошла чужой походкой. Куда путь держим, а, пассажир хвостатый? Петрович благоразумно промолчал.
    Вышла на "Пушкинской", подефилировала вниз по Тверской. В блестящих витринах ей на каждом шагу попадалось отражение незнакомой женщины в очках, в коричневой вязаной шапочке, из-под края которой чуть выбивались каштановые локоны. Женщина двигалась, как по воздуху, будто задевая невидимыми крыльями невидимые облачка. Легкая темно-песочного меха шубка гармонировала с удобными, без каблука, полусапожками. Всего в меру: рост, вес, цвет, возраст, мода, традиция. И не заметно, что парик. Молодец, Аристарх Удодович, тайный советник, внезапный имиджмейкер. Разве что сумок всё-таки многовато.
    Засмотревшись на свой новый облик, Мария чуть не столкнулась нос к носу с лошадью, серой в яблочках, с короткой аккуратной гривкой.
    - Подайте лошадке на корм! Видите, она вас просит!
    Мария в изумлении подняла глаза и увидела в седле двух юных наездниц: весёлые девчонки лет одиннадцати вежливо поклонились ей, а послушная лошадка покачала изящной головой и подняла правую переднюю ногу.
    Мария не раздумывая сунула руку в карман, обнаружила мелочь, быстро протянула наездницам, а потом долго смотрела им вслед. Они попрошайничали каким-то неслыханным способом: ночью, вдоль по Тверской, на чудесной холёной лошади... Они просили не у каждого прохожего. Они выбирали. Как? Что было критерием отбора спонсоров?
    В размышлениях о сущности процесса выбора вообще и в частности, Мария прошла несколько шагов и вдруг сообразила, что мелочь, отданная на корм лошадке   , находилась в кармане абсолютно новой шубки! Её приобрели в дамском салоне днём, и с тех пор Мария не пользовалась своими карманами ни разу. В карманах новых шуб не бывает денег! Может, Аристарх Удодович и это предусмотрел? Ну, что она будет бродить ночью, неприкаянная, считай бездомная, и встретит каких-нибудь просителей, и не откажет в милостыни?
    "Поразительный тип!" - Мария восхитилась, а потом подумала, что ей самой, считавшейся хорошим менеджером, очень далеко до Аристарха Удодовича, умеющего выбрать правильную одежду уникальной беглянке и вовремя подкинуть мелочь в девственный карман на случай ночной встречи с конными попрошайками.
    Слева по ходу открылась дверь ярко освещённого книжного магазина.
    "Ночью?" - продолжала удивляться московским новациям неопытная бродяжка.
    Да, на входе висела табличка "Открыто". На стекле указан график работы - до часу ночи. Вот это да!
    В магазине было очень тепло, море книг, а в зале бестселлеров живая девушка играла Моцарта на пианино. А вокруг сидели посетители, читали книги, слушали девушкино музицирование, листали альбомы по искусству. Царило благолепие. Уют. Интеллектуальность. Стремление к знаниям. Хороший тон. Уверенность в завтрашнем дне. Боже мой!
    Девушка перешла на Генделя.
    Мария Ионовна сто лет не была в этих краях. Когда-то она слышала от осведомлённой приятельницы, что на Тверской усердно работают недешёвые девочки нетяжёлого поведения. И вообще в памяти Ужовой повсплывали какие-то пошлые, с подмигиванием, россказни давних коллег о ночной жизни столицы, которую стало модно осваивать в разных жанрах. Народ учился развлекаться по-новому, с открыто генитальным акцентом. Так ей рассказывали.
    Но действительность, обнаруженная в первые пятнадцать минут прохода по Тверской, пока опрокидывала её туманные представления о неизбежной встрече с непристойностями. Логично пришёл вопрос: что ещё в очевидной реальности не соответствует личным представлениям Марии Ионовны Ужовой о жизни вообще, о ночной в частности?
    Спать всё ещё не хотелось. Усталость не приходила. Покинув нереально прекрасный книжный магазин, Мария решила продолжить спонтанное путешествие: любопытство - милый друг женщины - легко возобладало над возможными страхами. А чего, собственно, бояться? Только одного: быть узнанной. Точнее, быть пойманной.
    Поймать может лишь тот, кто может её узнать; тот, кто ищет её весь день. Но кто бы ни искал её, сейчас не узнает её, не сможет. Внешность другая, совсем другая. Голос? Журналисты, даже самые пронырливые, даже в случайном разговоре, не опознают её голос: доктор Ужова ни разу не выступала ни по радио, ни по телевидению, ни в интервью тет-а-тет под диктофон. Дома, правда, хранились какие-то любительские пляжные видеосюжеты десятилетней давности, с песнями, смехом, анекдотами и баскетболом, но до них еще добраться надо, а квартиру обороняют крепкие ребята - Иван и Васька. Так что - они не пройдут .
    Склонность к задумчивости, внезапно открывшаяся в Марии сегодня, чуть не сыграла очередную лошадиную  шутку: мимо с гиканьем и семиэтажным матом пронеслась наездница лет восьми, у которой не было абсолютно никаких денежных претензий на корм , а только ухарство, разбойное настроение и красная обветренная рожица, выражение коей было конгруэнтно выплёскиваемому в прохожих тексту.
    "Интересно, до какого градуса может подниматься мое удивление?" - подумала Мария, отлетая к очередной стене. Продышавшись и убедившись, что маленькая разбойница ускакала, Мария повернулась и прочитала на очередной двери: "Бункер".
    О, это актуально! Спрятаться в бункер  - что может быть естественнее в её интересном положении!
    Добры молодцы, встречавшие народ при входе, предлагали следующие услуги: разлучим с некоторой суммой денег и некоторой частью ручной клади, а также проведём мгновенный сеанс психологического рентгена. Ужова не ведала, что в таких оазисах цивилизации имеет хождение термин фейс-контроль , и опять удивилась. И ещё больше удивилась, когда её пропустили, не предоставив ни одной из вышеназванных услуг. Как свою. Странно.
    Впрочем, недоразумение разъяснилось быстро. Как только Мария спустилась в задымлённый зал, сотрясаемый инфарктообразующими ударами музыки, к ней кинулись две девицы и два парня. С девичьей стороны завизжали:
    - Ой, Нюнди, ты ваще, блин!...
    С противоположной гаркнули:
    - Эй, Муслик, нас тут без тебя не втыкает!..
    В понятном оторопении, Мария остановилась, вертя головой.
    Конкурирующие стороны, что-то сообразив, протёрли зенки. Секунду-другую живописная группа из пяти фигур, находящихся в разной степени опьянения, поколыхалась в проходе, но вновь прибывавшие посетители подпирали, беззлобно толкаясь, и разрушали случайные формы. Девицы, хрюкнув, отвалили в свой угол. Парни, поняв ошибку, со всей возможной вежливостью отыграли назад следующим образом:
    - Прива! Ты кто?
    Доктор генетики Ужова, не робкого десятка дама, перешла на английский:
    That man to man the world over
    Shall brothers be for and that
   
    Мужики окостенели. Мария пошла в следующий зал, хотя и так уж было ясно, что свободных мест нет и не предвидится. Стоять столбом средь этого шумного бала было глупо, да и о Петровиче надо было подумать: запредельный грохот экологически вредной музыки мог расстроить зверюшку.
    "Бункер, блин! И ваще..." - усмехнулась образованная Мария Ионовна и повернула к выходу.
   
    На улице тем временем образовался легкий снегопадик. С наслаждением вдохнув то, что в центре Москвы считается воздухом, Мария решила пойти в какое-нибудь понятное место, без лексических и визуальных неожиданностей.
    Сна по- прежнему не было ни в одном глазу. Впрочем, как и голода. Наверное, сказалось возбуждение от абсолютно неожиданного пешего вояжа, невозможного ранее, в её рассчитанной до минуты научной и семейной жизни, да ещё с персональным водителем в последние три месяца директорствования. Всё происходящее было фантастично, играло на нервах и восхищало. Столь острых эмоций она не испытывала никогда. Скорее всего, она даже не знала, что способна так много чувствовать. Собственно, все хорошие домашние женщины - слегка уроды, поскольку не знают, как свистит в душе пьяный ледяной ветер воли. Той самой непереводимой на иностранные наречия воли , что известна исключительно русским душам. Той воли, которая есть смысловой близнец Едемской близости прародителей Богу.
    Мария шла по улице, напрочь забыв о своем бессмертии, и пела. Временами какие-то голоса и звуки всё же прорывались в её сознание, но она отмахивалась. Такая эйфория, конечно, до добра не доводит: Мария опять столкнулась с какой-то лошадью, потом с группой очень хмельных товарищей, затем с нищенкой, голосившей свое подайте  так громогласно, будто надеялась получить от Юрия Долгорукова лично. Не получила. Княжеский памятник даже не дрогнул. Он, в отличие от Марии, наблюдал Тверскую улицу круглосуточно без выходных.
    Куда бы пойти, где не с кем столкнуться? Где тут свобода для вольного человека с белой бессмертной крысой в дамской сумочке?
    Она вдруг остро заскучала по Красной площади. Последний раз ей удалось побывать на любимой площади лет пять назад: сына выгуливала, прививала вкус к созерцанию прекрасного. К историческим памятникам Родины. Ужова была большая патриотка, правда, несколько безотчётно.
    Энергично топая по Тверской, она оттачивала новую походку и опять чуть не доигралась: подошли два хмыря в коротких кожаных куртках, оглядели с головы до пят, буркнули - ты смотри там, блин ... И выразительно зыркнули глубоко посаженными глазами.
    Таинственный блин , размазанный по ночной Москве, всерьёз заинтриговал Ужову. Она любила кулинарить, она даже умела крутить домашнюю колбасу. Она владела секретами классического русского торта наполеон ! На масленицу, как водится, пекла блины. Но сегодня, когда Мария пошла по Москве, только пятое февраля. До масленицы далеко. О чем они все, блин? ..
    Всё, решено. Только на Красную площадь. Там охрана, там власть, там сейчас самое спокойное место на свете.
    В свете подземного перехода Мария вдруг заметила, что под ногами здесь и там валяются деньги. Кругом нищие - и кругом деньги. Блестящие копейки, тёртые полтинники, усталые серые рубли, даже бумажная десятка попалась! Но особенно напирала мелочь: её было столько, что, казалось, отвлекись все статичные нищие на пару часов от своего вдохновенного ремесла и соберись скопом на субботничек, - всей командой полетят развлекаться в Монте-Карло.
    Ну, наконец-то. Куранты как раз бьют полночь. Наступило шестое февраля. "Брусчаточка, любимая ты моя!" - Мария в восторге присела и погладила вековые камни. Как же здесь хорошо! Ну как же!..
    По раздолью Красной площади прохаживались, как положено, иностранные туристы с камерами. Редкие одиночные российские граждане изображали броуновское движение молекул газа в том самом любом объёме . Не очень широко, но была представлена и трезвая отечественная молодежь, чему-то радующаяся с жестяными цилиндрическими баночками в руках.
    Напротив крылечка Мавзолея, перед оградой-цепью, стояли двое - мужчина и женщина. Повинуясь чутью, Мария направилась к ним, не имея ни темы для беседы, ни вообще каких-либо намерений.
    Приблизившись, она увидела, что мужчина держит в руке коробочку, похожую на портативный радиоприемник. Двойной проводок: через один наушник что-то слушает женщина, через другой - мужчина. Внимают очень сосредоточенно. Музыка? Вряд ли. Слишком серьёзные лица. Интересная ночная радиопрограмма? Но почему бы им не слушать радио дома, в тепле? Чудаки? Или тоже любят эту площадь странною любовью ?
    Женщина заметила Марию и выключила прибор. Сняв наушник, она вопросительно посмотрела на мужчину, потом на Марию и сказала:
    - Здравствуйте. Вы здешняя?
    - Пока да, - улыбнулась Мария как можно приветливее, болезненно резко вспомнив причину своего ночного пребывания вне дома. - Я... Мне пришлось погулять по городу. А вообще я очень люблю это место.
    - Мавзолей? - осведомился мужчина.
    - Мавзолей... - призадумалась Мария. - Давненько я не думала о нем. И курсантов на карауле уже нет, жаль. Красиво было... А где они?
    - Да уж, действительно давненько! - рассмеялась женщина.
    У неё было круглое лицо без морщин, короткая стрижка с остатками химзавивки, небогатое драповое пальтецо с кроличьим воротником. Поношенные серые сапоги выпуска прошлого века выдавали её безразличие ко всему внешнему, дамскому, спецэффектному.
    Мужчина был под стать: круглый беретик тусклого темно-синего сукна, кое-как подстриженная бородка с проседью, толстые роговые очки, чёрные грубые ботинки того же вида, что и сапоги его спутницы.
    Прямо скажем, пара контрастировала с примоднённой дамочкой, в которую Мария превратилась вчера стараниями Аристарха Удодовича.
    Тем не менее какой-то флюид протянулся, и общение продолжилось.
    - Если у вас есть время... - медленно сказала женщина. - Хотите послушать? - Она посмотрела на коробочку.
    - Хочу, - ответила Мария, действительно заинтригованная событием.
    - Возьмите мой наушник, - распорядилась женщина. - Я это всё уже слушала много раз, только в другом городе. А сегодня вот удалось и здесь постоять. Вместе с ним послушать...
    Мария поначалу решила, что с ним  - это про мужчину в берете. Но...
    "... По мере раскрытия своих лепестков, человек становится тем самым цветком невообразимой красоты, который ещё не появился на Земле, но он обязательно появится", - сообщил голос в наушнике. - "Этот цветок будет прекрасен. Этот цветок - тот самый лотос, о котором говорится, что у него тысяча лепестков. Нет! У него миллионы лепестков! И каждый лепесток сияет своей, необыкновенной, сказочной красотой... Ваши уникальные, непередаваемые краски - и земные, и космические... Есть планеты, по которым Солнце только скользит... Ваша планета, благодаря тому, что имеет тончайшую сетку... она пропускает смягченное Солнце... нестремительное Солнце... Ваша планета в конце концов освободится от бед и несчастий..."
    - Кто это говорит? - не удержалась Мария.
    Женщина выключила диктофон и просто ответила:
    - Ленин.

*   *   *

    Вернемся в квартиру Ужовых, осаждённую журналистами, общественниками, индивидуально- любопытствующими, компетентными, профанами, - словом, весь мир вздыбился и ежесекундно втягивал в судорожную охоту за истиной, или хотя бы правдой, всё новых поисковиков.
    К ночи охотники разделились на отряды по интересам и принялись разрабатывать стратегию и тактику. Доминировала мотивация, предложенная журналистами: простое интервью, и поподробнее. Если всё это был трюк вроде коперфилдовского, то зачем пугать невинных женщин и детей средь бела дня? Нехорошо. Падать с десятого этажа следует мотивированно.
    Если мальчик, вопреки докладу ясновидцев и магов Москвы и Подмосковья, всё- таки биоробот, то какое право имеет хозяин квартиры скрывать это в принципе? Ведь это должен знать каждый! И вообще: вдруг соседи - а дом громадный - не желают соседствовать с таинственными существами? Даже если оно всего одно, таинственное, десяти лет, привычный Вася и так далее.
    Ну, а если ещё что- то? Что именно? И зачем?
    Естественно, прибежали Васькины одноклассники, крайне взволнованные близостью приключения. Всех детей порасспросили с пристрастием. Общий глас был таков: Васька хороший малый, с юмором, любознательный, в чём-то вундеркинд, но по физкультуре всегда имел твёрдую тройку. В основном, из-за природной ненависти к сильным телесным движениям, особенно если маршем, строем, как все и вместе со всеми. "Телесный индивидуалист", как выразилась одна девочка, брезгливо поморщившись.
    - Девочка, ты очень забавно выразилась, - подбодрил её журналист Сунько, телевизионщик. - Что ты имеешь в виду?
    - Мне всегда хотелось убить Ваську, - откровенно сообщила девочка.
    - Да разве так можно? За что? Это же грех! - со всех сторон посыпались реплики народа.
    - Он - мой сосед по парте. Он всё время думает. Я и кнопки ему на стул подкладывала, и циркулем колола, а он всё думает! - продолжала маленькая агрессорша.
    - Да ведь в школе и подумать бывает надо, не правда ли? - подбодрил её Сунько, тихонько кивнув оператору - включай камеру!
    - Думать! Только взрослые могут столько думать! А детям вредно! - девочка была невероятно уверена в себе.
    - Он думал, как взрослый? - подкрадывался к главному вопросу Сунько.
    - Да. Я очень жалею, что он прыгнул в окно и остался жив! - девочка чуть не плакала с досады.
    - А тебя не удивляет это самое обстоятельство?
    - Нисколько. Очень жалко, - подтвердила свою позицию девочка.
    - Скажи, пожалуйста, может быть, он чем-то обидел тебя? Ну, ещё чем-то, кроме задумчивости? - продолжал Сунько.
    - Я же вам русским языком говорю: он не задумчивый. Он - думает. Вы что, не понимаете разницу? Он - ду-ма-ет!!! - разозлилась девочка.
    - Ну хорошо, не волнуйся, не надо. А что ты там говорила про кнопку?
    - Кнопки. Это ерунда. А вот на днях я циркулем его! Он хотел поднять руку, чтобы ответить на вопрос по математике, я - раз! - и воткнула ему прямо в ладонь! - девочка светло улыбнулась приятному воспоминанию.
    - Так это же больно, а? Кровь опять же... И ты могла испачкаться, и учебники, тетрадки, - Сунько тянул удовольствие, впервые встретив такого юного и пушистого монстра в бантиках.
    - Не было ничего. Я сделала очень заметную дырку, а она взяла и сразу пропала! - девочку опять посуровела.
    - Не может быть! - притворно удивился Сунько. Оператор, сообразительнейший малый, взял девочку самым крупным планом.
    Все свидетели этой беседы затаили дыхание. Девочка, ощутив прилив торжества - сколько внимания к ее персоне! - выпалила:
    - Честное божественное!
    Зрители подавились хохотом.
    - Вот уже действительно - шли годы ...
    - Ай да сучонка!
    - Смешались в кучке... Щепки полетели...
    Реплики посыпались из толпы, как разнокалиберный горох, заглушая голос тележурналиста, который, заканчивая вещание с лестницы, отвёл девочкино интервью следующей фразой:
    - Я надеюсь, следующий репортаж о невероятном полёте Васи Ужова с десятого этажа мы проведём с участием самого Васи, а также его родителей, пока недоступных для интервью. До скорой встречи!
    Раскрасневшаяся от удовольствия девочка огляделась по сторонам, ища ещё какого-нибудь интервьюера. Ей жутко понравилось болтать с прессой. Сейчас она была готова рассказать всем даже самые интимные подробности своих отношений с треклятым Васькой. Даже как она капнула ему в клюквенный компот - он очень любит все компоты! - канцелярского клея, а он выпил.
   
    Васька, лично наблюдавший всю сцену через специальный дверной глазок-слушок, усмехнулся и сказал:
    - Пап, я думаю, что эта стерва с кнопками сейчас оказывает нам громадную помощь.
    - Какую? - не понял Иван Иванович, тоже всё слушавший.
    - Отвлекает внимание. У неё, гадины, у единственной есть хоть какая-то информация. Сейчас её всю, по самые бантики, всосёт пресса и остальные штурмовики, а мы смоемся.
    - Куда? - печально спросил Иван Иванович.
    - К ней же. На дачу. У них зимняя дача тут неподалёку. И адрес я знаю... Мы успеем на последнюю электричку.
    - Ничего не понимаю, - огорчился Иван Иванович.
    - Слушай. Я, когда понял, что Муська в меня втюрилась, сразу решил пересесть на другую парту и попросил у классной, чтобы мне помогли. Свободных мест для обмена не нашлось. Сидеть с моей... здесь цензура... никто не хотел. Но сведения просочились. Она стала меня тиранить. Я спер у неё ключи. Она мне ещё раньше показывала, идиотка, сколько ключей носит с собой. Дескать, какая она великая и как ей доверяют родители. Сделал копии, а потом ей подбросил. Ну, когда она уже вдоволь нахлюпалась носом от страха, что наврать родителям. Я как бы нашел её ключи где-то в проходе между рядами в классе.
    - Ну ты и фрукт! - заметил Иван Иванович. - Зачем всё это? И как ты сделал копии? На это ведь и время, и деньги нужны, а?
    - Только профессор языкознания может в упор не знать, что его сын давно владеет любым слесарным инструментом, паяет, пилит, конструирует и многое другое. Я, папа, слегка вундеркинд. Меня учитель по труду просто на руках носит, отчего я имею допуск в его кабинет в любое время. Ты никогда не читал, например, мой школьный дневник? Там записи есть. Хорошие. Для тебя.
    - Кажется, нет, - задумался Иван Иванович.
    - Покажу при случае, - пообещал Васька. - Ты свет везде выключил?
    - Да. Кроме кухни.
    - Правильно. Вроде мы ужинаем. Вот уже несколько часов подряд. Аппетит разыгрался, так?
    - Васька! Давай сначала маме позвоним, - по привычке к семейным совещаниям сказал Иван Иванович.
    - Я понимаю: стресс и прочее. Пап, а пап? - Васька пощелкал пальцами у родительского лица.
    - А что? Ну засекут, но мы же не скажем прямо!
    - Пап, можно подумать, будто у вас с мамой есть свои тайные коды хоть на какой-нибудь случай жизни! Вы же - вот! Всё на ладони! Вся семья! - с досадой сказал Васька, протянув ладонь.
    - Да, но я всё равно хочу убедиться, что с ней всё в порядке! - возвысил голос Иван Иванович, твёрдо решив на прощанье поговорить с женой.
    Он вдруг чётко и панорамно представил себе всё возможное ближайшее будущее: лихорадочные сборы, отслеживание ситуации во дворе на предмет - когда можно будет выйти в окно незамеченными, поездку в ночной электричке, тайное вскрытие Муськиной дачи, затем поиск ещё какого-нибудь укрытия, - но должна же Маша знать, куда подевались остальные Ужовы.
    И вдруг - он вспомнил! Когда они были молодожёнами, а Маша всегда трепетно относилась к его работе и сама очень легко впитывала всё новое, в том числе иностранные языки, он в шутку обучил её одному из аустроазиатских - хо . Она радовалась, как дитя, и всё просила научить ее еще какому-нибудь вроде ха-ха  или хи-хи . А он, целуя свою ненаглядную умницу, горячо обещал раскопать в мировой сокровищнице языков что-нибудь особенное, для неё лично, что подходило бы красивой женщине, как парфюм или бельё.
    Сердце сжалось от нежных воспоминаний - и тут же заныло от горя. Когда это всё было!.. Что дальше-то будет!
    - Я уверен, что мама в полном порядке, - прервал его чувствования сын.
    - Я позвоню ей на мобильный, я вспомнил, что у нас с ней все-таки есть один код, если она не забыла. А ты проследи за двором, - встряхнулся Иван Иванович.
    Васька обежал тёмную квартиру, осторожно посмотрел на двор и окрестности и радостно доложил отцу, что обстановка благоприятная: как он и предвидел, интервью с его соклассницей на время оттянуло общее внимание от ужовских окон. Публика изголодалась без информации, часть пошла спать, а часть впиталась в подъезд, чтобы ещё и ещё послушать интересные байки про циркуль и дырку в ладони.
    Иван Иванович набрал номер, весь дрожа, и услышав голос жены, сразу перешел на язык хо .
    - Привет, любимая, мы убегаем.
    - Хорошо.
    - Ты одна?
    - Нет.
    - На улице?
    - На площади.
    Ужов сразу понял, что на Красной, поскольку частенько слышал от жены, как ей хочется там погулять. Любимое место.
    - С тобой на площади хорошие люди?
    - Да.
    - Ты любишь меня?
    - Да.
    - Ты разговаривала с кем-нибудь... неожиданным? - Ужов хотел спросить что-то другое, про безопасность, но забыл, как это на языке хо .
    - Сейчас я слушаю Ленина. Раньше он был Спартаком, а потом Галилеем. При встрече расскажу. Успеха вам, ребята!.. - И она отключилась.
    Ужов, побелев, выронил трубку.
    - Папа, нам пора! - Васька уже побросал в сумку необходимые вещи и нетерпеливо подпрыгивал, словно разминаясь перед полетом.
    - Она сошла с ума, - с трудом перешел на русский язык Ужов-старший.
    - Это не может изменить наши планы, - здраво заметил Васька и потянул отца к балкону.
    Привыкший покидать свою квартиру через основную, входную, дверь, Иван Иванович забыл, что обыкновенно проверял все краны, состояние холодильника и мусорки. Газ, вода, электричество, - всё это было под неусыпным контролем. Но сейчас он впопыхах всё перепутал: почему-то выключил телефон вместе с автоответчиком, оставил свет на кухне...
    Из головы не шёл дикий диалог с Марией. Мелькнуло ироничное: если даже кто-то из охотников подслушал их разговор, что вероятно, и понял содержание, что невероятно, но вдруг, - то хотел бы сейчас Иван Иванович видеть лицо этого человека.
    - Папа, прыгать старайся потише, - инструктировал его Васька, - мы должны слинять абсолютно незаметно. Папа!
    - Да-да, - вздрогнул отец. - Потише, конечно.
    И они полетели в снег, бросив балконную дверь нараспашку...

*   *   *

    "Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов, - Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побелело, раздался хрип, руки повисли - Ильича, Ильича не стало. Точно время остановилось. Точно сердца перестали биться у всех. Точно на мгновение прекратился бег истории, и весь мир застонал мучительным стоном. Милый, прощай!"
   
    Н.И. Бухарин. "Памяти Ильича". Газета "Правда", 1925, 21 января
   
   
   
    В это же время на Красной площади продолжалось прослушивание кассеты с пророчествами покойного Ленина.
    Ночные знакомцы рассказали Марии, что несколько лет назад, путешествуя обычным поездом из Москвы в Новосибирск, случайно купили на какой-то станции обычную кассету с весьма необычным названием: "Россия перед рассветом. 10 бесед с В.И. Лениным". Поначалу они решили, что это что-то архивное, малоизвестное, а им обоим интересно всё такое, поскольку сильно интересуются историей России. Но ясным утром (а покупка состоялась вечером, на полутемном перроне, вместе с горячей картошкой) они вдруг заметили еще одну надпись, мелким шрифтом: май - август 1997 г.  И еще мельче: copyright. Перепись запрещена.
    Преодолев жгучее нетерпение - у них с собой не было никакой техники - добрались до дому и сели слушать.
    Это было современное  интервью. Вопросы задавал московский писатель Н.С., отвечал Ленин, а посредником служила женщина- контактёр Г.К.
    Беседа записывалась на Красной площади, близ Мавзолея. Живая сущность давно покойного и забальзамированного тела, оказывается, всё время была на посту: анализировала события мировой истории, всматривалась в запредельно далёкое будущее и вообще обладала такой полнотой осведомленности, что только держись.
    Слушая этот рассказ, Мария Ионовна, разумеется, вспомнила свои школьные годы и, конечно, исторический стих-слоган: "Ленин и теперь живее всех живых".
    Будучи в данную минуту лицом, бескрайне озабоченным вопросами жизни и смерти, Мария утроила внимание к каждой детали и своего знакомства с сибирскими историками, и к плёнке, которую они так легко и доверчиво дали ей прослушать.
    Видимо, эта её погружённость во внезапный, неслыханный, невероятный аудиоматериал и сыграла злую шутку, когда позвонил муж и на языке хо  стал отчитываться. Мария, к счастью, мигом вспомнила упомянутый язык, но, к несчастью, забыла, в каком состоянии находятся муж и его способность к пониманию с полуслова.
    Мария запомнила, что  сообщил ей Иван. Однако что  сообщила ему она - вылетело напрочь.
    Трясясь в холодной электричке, Иван Иванович машинально гладил по голове Ваську и периодически смахивал слезу. Конечно, всякий учёный, работающий со словами, в той или иной степени мистик. Но когда этот учёный, да еще перед очередным прыжком с десятого этажа, услышал от жены Спартак - Галилей - Ленин , он впал в отчаяние похуже того, в которое впал, узнав о собственном бессмертии.
    Васька, дремавший вполглаза, чувствовал себя намного лучше. В сумасшествие матери он не поверил ни на секунду. Может быть, потому, что наука генетика, доктором которой была она, всегда казалась ему чуть-чуть более научной , чем отцовское языкознание. Тут уж ничего не поделаешь: дитя своей эпохи.

*   *   *

    В ту же ночь, когда семья Ужовых столкнулась с социумом и временно раскололась, в институте генетики был организован специальный пост милиции и прочих инстанций. Кроме обычной охраны там теперь должны были дежурить спецы из компетентных сфер, до зубов вооруженные поисковой техникой, всевозможной связью, а также крепкие ребята, которым очень трудно вытянуть руки по швам , поскольку мешают твёрдые могучие мышцы.
    Информация о полёте Васьки в окно донеслась мгновенно не только до явных организаций, но и до неявных . Конкуренты из параллельных научных скоплений без труда догадались, что в этом институте проблема супериммунитета, а, может, даже бессмертия - как минимум для сотрудников - решена. А что какой-то Васька обрёл искомые особенности, так на то он и сын директрисы, чтобы иметь привилегии по блату. Никому из конкурентов и никому из соглядатаев даже в голову не пришло, что всё это произошло почти случайно и без волеизъявления Ужовой.
    Рабочая версия для прессы пока выглядела так: директор института Мария Ионовна Ужова сбежала вместе с бесценным научным материалом. Куда сбежала шпионка Ужова?
    Часть бесценного научного материала дремала в её сумочке, укутанная в носовой платок, и не подозреваль - сколь она бесценна. А госслужащие, получившие задание разыскать Ужову с семьей, не подозревали, что на свете есть бессмертный Петрович. Они полагали, что Ужова прихватила какие-нибудь склянки или капсулы, словом, что-то продаваемое и упакованное.
    Допрос сотрудников отнесли на утро, а ночь посвятили осмотру помещений института. Службистам активно помогал Аристарх Удодович, открывал все двери, отвечал на все вопросы, изображая полнейшую неосведомлённость в научной стороне дела. Когда он видел госпожу Ужову в последний раз? Вчера. Никаких особенных обстоятельств. Так, заходил подписать бумаги. Накладные. Никого не видел. А что это за пустые комнаты? (Службисты добрались до бывшего помещения секретной лаборатории). А так, говорит Аристарх Удодович, готовились к плановому ремонту. Видите, уже и новые окна сделали. (Уж он постарался, чтобы окна вмиг стали новыми - после столкновения с Дуниной шваброй.)
    К утру один полковник решил, что лучше всего - завести какое-нибудь уголовное дело. Тогда можно будеть искать всех Ужовых на основе какого-нибудь закона.
    Стали фантазировать. Например, имела ли она право покинуть рабочее место без оснований? Вообще-то имела... Она отсутствует всего-то несколько часов, если трезво разобраться.
    Так. Дома её нет, за квартирой следят в сотню глаз, да и публика - опять же - вся трепещет во дворе и на лестнице. Если бы хоть что-нибудь заметное произошло, информация прилетела быстрее ветра.
    Всю эту суету подогрели слухи, отчётливо пущенные из конкурирующей организации: Ужова украла стратегически ценный реагент. Это шпионаж. "Мы не можем вот так прямо всё объяснить, но это сопоставимо с кражей сверхсекретной бомбы..."
    К четырём часам утра спецы с неспецами дошушукались до принятия решения о штурме квартиры Ужовых через балкон одиннадцатого этажа. Нужную бумагу без труда получили у перепуганного прокурора: и на обыск, и на поиск.
    Свет в кухне Ужовых, как вы помните, остался включённым. Посему штурмовики сначала позвонили в дверь. Получив тот же результат, что и получали весь вечер и всю ночь, то есть отсутствие всякой реакции, они пошли к соседям на одиннадцатый этаж и предъявили свои пожелания.
    Соседи, мучительно сгоравшие от любопытства, естественно, тут же впустили гостей в квартиру, открыли запечатанный на зиму балкон и даже пытались предложить ребятам чаю. Те отказались и со всеми предосторожностями полезли через перила.
    Вздох разочарования: в квартире никого, свет горит на кухне, балкон издевательски открыт (будто специально для внешних гостей), телефон выключен. Никакого особого беспорядка, говорящего о поспешных сборах. Всё как-то очень тихо, уютно.
    Командир доложил по инстанции о результатах, выслушал семиэтажный ответ, получил приказ произвести осторожный обыск, но вот с целью обнаружения чего именно - не понял.
    Подразделение шаталось по ужовским комнатам, разглядывая книжные корешки. Собственно, больше в этой квартире разглядывать было нечего. Можно было только скользнуть взором по аскетичному интерьеру, в коем всего было по чуть-чуть и никаких безделушек. Даже очень тупая голова сразу понимала, что здесь экономили место для книжных полок. Всё пространство, что можно было занять фолиантами, всё уже было занято. Даже компьютер был вправлен в нишу, образованную книжными полками.
    Производство обыска в таком доме требовало особых навыков, которые не всегда соединяются с навыком ночного лазания через балкон.
    Вызвали подкрепление из числа обученных. До рассвета перебирали странички, из которых половина была на нерусских языках, и копошились в компьютере, где не обнаружили ни одного файла, хотя бы косвенно связанного с генетикой. Похоже, к компьютеру никогда не подходила хозяйка дома, а только её муж и сын. Первый - для сочинения языковедческих статей совершенно недоступного содержания, второй - для игр, абсолютно понятных каждому современному подростку: как спасти красавицу, как уничтожить чудовище, шахматы, нарды, три стрелялки с погонями, пасьянсы. Всё.
    Покидая территорию, не открывшую специалистам ни одной тайны, обратили внимание на качество входной двери. Да, действительно вещь! И тут один молоденький, осматривая прихожую, аж вскрикнул:
    - Смотрите! Ключи!
    Старший снял с крючка связку ключей, осмотрел и доложил по инстанции, что семья Ужовых любезно оставила внутри квартиры  ключи от этой самой квартиры. Видимо, чтобы никому из посторонних не пришло в голову бросить дверь распахнутой...
    - Ну, значит, они всё-таки сбежали через балкон, а ваши... их там ухитрились проморгать. На глазах у собравшихся, - издевательски отреагировала инстанция. - А ещё это означает, что прыгать с балкона умеет не только десятилетний Васька, но и его папаша.
    Добавив несколько непечатных выражений, инстанция рявкнула в рацию:
    - Закройте квартиру её родными ключами, закройте балкон, включите телефон с автоответчиком. Свет на кухне погасите. И валите оттуда. Ключи - сюда.

*   *   *

    В это утро отец и сын Ужовы проснулись в непривычных условиях и ощущениях. Тайно пробравшиеся на территорию соклассницевой дачи, они от одного этого обстоятельства почувствовали себя изгоями, поскольку нарушили закон. А были ещё и другие известные обстоятельства. И без Марии невесело.
    Спали на высокой кровати без постельного белья, закутавшись в свои куртки. Заснули быстро, но проснулись рано. Умывались лихорадочно, старший брился напряженно, изо всех сил стараясь не порезаться. Он очень боялся оставить где-нибудь хоть каплю крови. Щетина не поддавалась. Выбриться не удалось.
    Безотчетная аутогемофобия стремительно развилась и у Васьки: он даже ходить стал какой-то особой походкой, словно каждую секунду готовился взлететь. Васька огибал все предметы, даже округлые. Боялся вилок и ножей. Завтракал руками. Собирая ночью вещи, он взял только безопасные предметы и мягкую пищу: хлеб, короткие сардельки в натуральной оболочке, небольшие бананчики.
    Выполнив утренние ритуалы, Ужовы сели в гостиной, включили телевизор и стали ждать новостей.
    В первом же выпуске им сообщили, что в Институте генетики произошла крупная кража бесценного материала, и подозревается бесследно исчезнувшая директриса. В доме, где она законопослушно и тихо проживала с мужем и сыном, установлено, что ничего не установлено, кроме одного-единственного факта, полученного от Васькиной соклассницы: мальчишка болен какой-то странной хворью, от которой нет спасенья. Здесь всплыли циркуль и Муська, но всё было так ловко перемонтировано с ног на голову, что Васька застонал.
    - Пап, а почему никто ни звука про прыжок с балкона? Это, кажись, поинтереснее циркуля.
    - Вот именно поэтому, - мрачно ответил Иван Иванович.
    - И что нам делать теперь? Маму разыскивают явно, нас с тобой вроде как заодно с ней, но не так подают материал, как всё оно было.
    - Сынок, пойми сейчас и крепко запомни: так называемая правда в прессе всегда была, есть и будет, очень мягко выражаясь, относительной. Ловить будут нас всех троих, но повод обязан быть понятно доложен телезрителям. Если ловят нарушителей закона - все всё понимают. Если ловят законопослушных граждан только из-за их заражённости бессмертием, тут в один простой репортаж не уложишься. Я не журналист, но и не идиот. И тебе советую: на всё, что ты с этого дня будешь слышать по телевизору, по радио или читать о нас, реагируй, прежде всего, одним главным вопросом: зачем?
    - В каком смысле?
    - Зачем тот или иной вещательный прибор даёт тебе именно ту информацию, которую ты должен принять как правдивую.
    - А как я буду отвечать себе на этот вопрос, если в чудесном мире взрослых всё очень и очень подозрительно? - Васька был умный ребенок.
    - Это не сразу, но придет. Главное - первый шаг. То есть побольше этого самого зачем . Понял?
    - Да. Я хочу есть.
    - Зачем? - усмехнулся Иван Иванович. - Мы только что позавтракали. И в любом случае - мы от голода не умрём.
    - Ну пап, ну ты чего... - заныл Васька.
    - Мы же бессмертны, сынок. Зачем нам тратить время и деньги на еду?
    - Пап!!! - крикнул Васька. - Я привык есть. И я хочу капризничать!
    - Ну-ну, ладно, это я так. Шутки у меня теперь такие. Своеобразные. Покапризничай. В холодильнике я видел сосиски.
    Из телевизора донеслась музыка, резкая и тревожная. Ужовы даже вздрогнули от неожиданности.
    - В эфире "Криминальная хроника", - сообщил ведущий. - Вчера жители одного из домов... стали свидетелями падения с десятого этажа ребёнка...
    - Ну-ка, давай, давай, - Ужовы впились в экран.
    - Мальчик выбросился или был сброшен с балкона квартиры, где проживал вместе с родителями... Если вам известно местонахождение его родителей, - на экране вы видите их фотографии, - сообщите, пожалуйста, по телефонам...
    Даже при большой фантазии ни один зритель не связал бы первое новостное сообщение про кражу с вот этим фрагментом "Криминальной хроники". Как будто два разных события произошли чуть ли в не разных районах города.
    - О! Понял, Васёк? - Ужов ткнул пальцем в экран. - И ни звука правды!
    - Понял, пап, - зевнул Васька. - И даже понятно - зачем... Нас ищут, но найти хотят так тихо и ловко, чтобы никто не знал о наших... особенностях. И о родстве.
    - Интересно, где сегодня ночевала мама? - проговорил Иван Иванович
    - Тебе жалко маму? - спокойно осведомился Васька. - Ведь всё это - из-за неё, между прочим.
    - Да. Мне её жалко. Я ведь еще и люблю её, к твоему сведению.
    - Зачем? - спросил Васька.
    Иван Иванович не ответил. Он выключил телевизор, уложил вещи в сумку и пошёл в разведку - осмотреть окрестности. Он не хотел задерживаться на этой даче, весьма, кстати, уютной и теплой. Его угнетал статус разыскиваемого беглеца, но остановить свой бег он уже не мог. Телевидение всё разъяснило ему вполне доходчиво.

*   *   *

    Мария провела ночь на Красной площади, в сверхъестественных беседах в сибирскими историками, а под утро они пригласили её поспать в арендуемой ими комнатке близ метро "Кропоткинская". Мария согласилась, побоявшись признаться, что не хочет спать вовсе.
    Это было что-то новенькое. Раньше она очень любила покемарить. В любой обстановке она прежде всего изыскивала возможность прикорнуть минут на пять-десять. Это превосходно освежало душу и тело, и её фирменное, вечно радостное и ровное настроение, которому она была обязана большей половиной своей карьеры, - оно тоже было продуктом её чудесного умения спать. Даже с открытыми глазами. Даже на важных заседаниях и научных симпозиумах. И никто ничего не замечал. Один лишь Иван Иванович Ужов знал про это удобное умение жены краткосрочно отключаться по собственному желанию и легко возвращаться в бодрствование неуличённой.
    Втроем двинулись к "Кропоткинской". Сибиряки, утомлённые ночной прогулкой, приумолкли, а Мария получила возможность поразмышлять над новой информацией, которая была столь оглушительна, что на время затмила горестные думы об оставленных домочадцах.
    Ленин с аудиокассеты был презабавнейший тип. Он знал, например, когда должна рассыпаться Земля. Он сообщил, что человек, со своей неуёмной жаждой власти над себе подобными и, естественно, над природой, уже тысячи раз мог погибельно расковырять родную планету, но есть космические сущности, не позволяющие этого. И что помощь от незримых, но сильных и мудрых учителей идет к землянам ежесекундно. И что есть также вполне зримые, во плоти, светлые учителя, живущие среди людей с одной главнейшей задачей: направлять безумство человеков на созидание и сохранение. В то время как человеки всё спорят: есть ли Бог...
    Последнее - про Бога - Мария додумала сама. Ленин мыслил другими категориями. Но как ни верти, всё равно получалось так: люди живут не ведая что творят, а чуткие неземные руководители зачем-то их регулярно спасают. Наверное, сама Земля всё еще очень нужна космическому сообществу. Да, кстати, а на Земле именно Россия есть главная страна, которая и спасёт человечество, сообщил покойный вождь.
    Там было еще много интригующего, однако Марию пока особенно заинтересовали рассказанные Лениным сюжеты про Россию, революцию, Крупскую, Горького и других. Всё не по учебнику, всё иначе. Будто кто-то лет сто держал над страной мощные витражи-светофильтры, а потом убрал, открылась иная географическая карта, и новый мир пока неописуем.
    Ох ты, родимая сторонка. Любимая и ненаглядная. Мария на время даже забыла, что в столице её любимой страны в данный момент идет интенсивная охота на неё лично, её мужа и сына.
    Пришли в комнатку. Оказалось, ещё живы громадные коммуналки с велосипедами в коридоре, общими ванными, ароматами кухни с двумя плитами, на вечно рабочем пространстве которых днём и ночью соединяются летучие фракции пяти-шести борщей и старого белья, кипящего в бочках из толстого алюминия прошлого века.
    "Здесь не меньше семи комнат," - подумала Мария, тщетно пытаясь пересчитать двери. За каждым поворотом коридора открывались всё новые горы барахла - и двери, двери. Почему подумала, что не меньше семи? Сама себе она ответила фразой, невозможной ранее: "Я слышу не менее семи тонов утренней тишины..." Так изысканно выражаться мог, будучи в хорошем расположении духа, только Иван Иванович. Теперь, лишенная поддержки мужа, Мария начала пользоваться его богатствами заочно.
    Осматриваясь, она чувствовала на себе взгляды обоих сибиряков, с легкой улыбкой оценивавших контраст между интерьером общего жилища и внешностью Марии.
    - Давайте, может, вашу сумку? - женщина протянула руку, но Мария безотчетно уклонилась от помощи, будто сросшись в одно целое со всеми своими новыми вещами.
    Кроме того, она заметила громадного рыжего кота, дремавшего на кованом сундуке, и вспомнила о Петровиче, а крысик, в свою очередь, шевельнулся в сумочке. Мария покрепче прижала её к себе.
    Женщина удивлённо посмотрела на мужчину; тот покачал головой. Он давно ощутил необычность их встречи на площади, уловил странное поле, окружавшее Марию. И хотя он никогда не метил в экстрасенсы, первичный вывод всё же сделал: дама непростая, обстоятельства у неё редкостные. Нуждается в экстренной помощи.
    Ввиду раннего часа в коридоре было безлюдно. Из живых обитателей пока предстал только вышеупомянутый рыжий кот, не проявивший любознательности. Лишь ушками да кончиком хвоста что-то пробормотал и уснул покрепче.
    Открывая комнату, мужчина спохватился:
    - Я - Николай, а моя супруга - Галина.
    - О Господи, - рассмеялась Мария, - а ведь всю ночь проговорили!.. Очень приятно, я - Маша.
    - Здесь одна кровать, одна раскладушка и одно большущее кресло, весьма продавленное жизнью. Что предпочтёте? - спросила Галина.
    - Конечно, кресло. Я умею спать сидя, стоя, даже лёжа, но это не обязательно, - разъяснила Мария.
    Галина, не споря о гостеприимстве, кивнула, разобрала кровать, сбегала в ванную и через пять минут уже мирно спала. Её муж посмотрел в окно, словно проверяя - на месте ли Храм Христа Спасителя, потом посмотрел на Марию, обустраивающуюся в недрах кресла, подумал-подумал и решился:
    - Извините, Маша, я не вправе любопытствовать сейчас, когда мы так своеобразно познакомились и сразу стали разговаривать о вещах необычных...
    - Но вы чувствуете, что мне нужна помощь, да? - спокойно подхватила Мария.
    - Даже элементарная логика подсказывает... Но и ещё что-то, не знаю как выразить.
    - Спасибо, Николай. Логика в моём случае действительно может лишь подсказывать. Давайте чуток поспим, а я подумаю, как рассказать вам мою историю, - и она даже зевнула для убедительности, хотя сна по-прежнему не было ни в одном глазу.
    - Хорошо, - согласился Николай, пристроился возле жены и закрыл глаза.
    Мария тоже закрыла глаза, но спать было невозможно. Она никогда не ощущала такой свежести, бодрости, силы в теле, и такого смятения - в душе. Она не чувствовала никакой усталости! Ни одно из потрясающих событий прошедшего дня не потрясло, скажем так, её физического тела. Оно словно законсервировалось на распрекрасном градусе и давлении. Прислушиваясь к своим внутренностям, Мария обнаружила, что они полностью подчиняются её командам: сердцу - биться ровно, желудку - молчать о голоде. Словом, всем подразделениям приказ - отдохнуть, омолодиться и быть как новенькие.
    Убедившись, что супруги уснули, Мария расстегнула сумочку и погладила послушного сонного Петровича. Крыс лукаво зыркнул и обнял передними лапками указательный палец Марии.
    - Не бойся, - прошептала ему она, - я тебя никому не отдам. А в коридоре - кот. Постарайся не думать о коте. Если он учует и захочет познакомиться с тобой... Даже думать об этом не могу.
    Мария вытащила Петровича из сумки, устроила у себя за пазухой, а крыс опять уснул, еще более потеплевший, присмиревший, довольный. Казалось, он, ещё не разучившийся спать, отдает дань Морфею за них обоих, беглецов науки. Словно Петрович отсыпается впрок, предвидя бурное будущее, которого пока не видит Мария. Крысы давно известны своей интуицией.

*   *   *

    Пока все наши герои спят или просыпаются, служащие соответствующих учреждений разрабатывают план "Восток-Запад". Кому первому пришло это название, никто не уловил, но почему-то утвердилось мгновенно. В нём звенело что-то модное, глобальное.
    "Восток-Запад" пока содержал два основных направления: собственно поиск семьи Ужовых и освещение этого поиска в прессе. И одно суперсекретное приложение.
    Благо - февраль. Холода. Перепады, ветер, лёд. Беглецы не могут просто забомжевать в каких-нибудь лесах-полях. Погода вынуждает к поиску крыши, следовательно, надо протрясти знакомых и так далее.
    Что до прессы, то опять же - февраль. Тоже благо. Разгар сезона, все творческие коллективы на местах, все главреды на постах. Со всеми провести разъяснительную работу. Особенно о профессиональной этике журналиста в части права граждан на истину.
    Создали штаб. Купили хорошего пресс-секретаря. Наладили связь всех видов. Пустили дезу - кража секретов и международный шпионаж - по дипломатическим каналам, на радио и телевидение. Строго предупредили Интерпол и всех городских дворников. Хотели сделать ещё что-нибудь, но для первых часов работы не смогли придумать ничего оригинального, но смутно понимали, что это остро необходимо. Так, кто у нас тут оригинальный?
    Начальником штаба был назначен очень умный генерал Сидоров, специалист по секретам экономического и промышленного толка. В послужном списке Сидорова Кузьмы Африкановича значилось многозначное число распознанных и благополучно арестованных шпионов, негодяйски покушавшихся на изобретения и открытия наших голозадых умников. К чести генерала надо сказать, что он ни разу не перепутал изобретение с открытием, своего шпиона с чужим, науку со лженаукой, сертификат с патентом и хрен с пальцем.
    Он был молод и умеренно честолюбив. Расспросив абсолютно всех, кого предусматривала законная процедура поиска, он закрылся в кабинете, выключил свет, сел и стал думать.
    Через полчаса он сделал следующий вывод: кто-то из разыскиваемых (прыгающий Васька - это понятно: подопытный кролик, видимый эффект, нежелательная утечка) является носителем незаконного супериммунитета, а кто-то является автором этого полезного и вожделенного, тоже незаконного, конечно, свойства. Если генерал поймает кого-то из них, а в идеале - всех, то Родина не забудет своего героя. Главного героя - Сидорова. В единственном числе. Сидоров отчётливо понимал, что не он один такой умный, но делиться лаврами не желал априори.
    Лёгкая склонность к романтике тут же заставила его вспомнить отечественную Конституцию в следующем ключе: у главы государства скоро выборы, и он настолько здоров, молод и горяч, что вряд ли эти выборы - последние. У него, конечно, и своего иммунитета - вагон и маленькая тележка. Но.
    Есть конкуренты, есть неприятные случайности, есть неописуемый народ, поныне не понятый Западом, потратившим на описание данного народа миллионы тонн бумаги разного качества.
    Есть многое на свете, друг Горацио, в свете чего можно помочь главе государства.
    Если поймать Ужовых и убедиться в только что сделанном выводе, то заодно можно будет реально перейти от медицины лечения  к медицине управления . А это и есть новый век ! Об медицину управления сейчас бьются лучшие умы человечества... Православные, правда, против такого управления, но кто их будет слушать, когда генерал поймает Ужовых!
    Сидоров вспомнил забавную картинку. На днях он, переодевшись, отпустил водителя и спустился в метро. Редкий случай, но по делу надо было. В переходе стояла молодая мамаша в нормальном чистом пальто, с плакатом в руках - помогите ребёнку на пропитание . Сцена, ставшая привычной даже для тех граждан, которые очень редко бывают в метро. Но Сидоров отчего-то забеспокоился, подошел поближе и вдруг заметил особенность: в прогулочной коляске рядом с женщиной действительно находился ребенок - максимум полутора лет от роду. Он сидел тихо, как и все нищенствующие, и внимательно читал  (!) "Задачник для дошкольников", книжищу в глянцевом переплёте.
    Сидоров и так и сяк вертелся, чтобы заглянуть дитятке в глаза, но безуспешно. Юное дарование, полностью сосредоточенное на себе и задачках, время от времени перелистывало страницы и ничуть не интересовалось обстановкой окрест.
    Генерал, придя в себя, вспомнил политическую шутку одной знакомой американской журналистки: "Народ, который в такие зимы с наслаждением ест мороженое, непобедим". Журналистка сделала свой вывод после многократных наблюдений над русским народом зимой.
    Подпрыгивая вместе с вагоном, Сидоров неотвязно думал о младенце с задачником, осматривал пассажиров метро и предчувствовал что-то очень необычное.
    И вот оно пришло. Совсем необычное. Супериммунитетом обладают граждане России - Ужовы. Это - власть. И покруче любой мировой закулисы , о кознях которой ему все уши прожужжал сосед по лестничной площадке, большой любитель оппозиционных газет.
    Осталось только поймать этих граждан и надёжно изолировать. Блеск! Шанс! Вперёд.
    Счастливый, Сидоров вызвал соратников, ещё раз уточнил план розыска Ужовых, после чего позвонил жене и сгоряча пообещал подарить ей на 8 марта французские духи. Жена премного удивилась, но поблагодарила. Сидоров захотел вздремнуть и положил голову на руки. Руки - на стол. Задремал. Увидел нежно-розовый, как рассвет в степи, бессюжетный сон с цветами, грибами, ягодами... И только началась было вторая серия прекрасного сна, уже с пушистыми кроликами, вдруг замычал телефон.
    "Ну и пусть..." - в самодельной благости подумал Сидоров.
    Телефон звякнул погромче, слегка удивив генерала способностью к саморегуляции.
    - Сидоров слушает, - размягчённо сказал генерал трубке. - Кто говорит?
    - Владимир Ильич. Ленин.
    - Ага, - усмехнулся начитанный Сидоров. - "На все вопросы отвечает Ленин". Который и теперь живее всех живых .
    - Зря вы, батенька, грубите.
    - Помилуйте! - подхватывая тон собеседника, воскликнул недопроснувшийся генерал, - я только школу вспомнил. И всё. А в школе я, как вы изволили повелеть, учился, учился и учился ! Кстати, почему три повтора?
    - Это я ручку расписывал.
    - Как так? Ведь тогда еще не было шариковых ручек, а перьевые не надо расписывать, - развлекался исторической логикой генерал.
    - Я, видите ли, в будущее смотрел, - пояснил голос в трубке.
    Окончательно встряхнувшись, Сидоров посмотрел на телефон, оглядел кабинет и рявкнул:
    - Отставить! Кто говорит? Доложите обстановку!
    - Вы, господин-товарищ генерал, сделали неверные выводы относительно семейства Ужовых. Я хотел бы предупредить вас об ошибке. Да, и ещё: вы их не найдёте.
    - Прекратить! Не время для шуток! Кто это? - генерал посмотрел на запертую дверь, хотел вызвать помощников, но очень жаль было бросать разговор, а шнур именно этого аппарата не дотянулся бы до двери. А определитель номера почему-то не сработал. И вообще чушь какая- то.
    - Ленин я, Ленин, - спокойно повторил голос. - Всего доброго.
    Отбой.
    Сидоров расстроился. Не успел он начать лучшее в своей жизни расследование, как уже шутки пошли. Ишь ты! Ленин! Ручку расписывал. И ведь как расписал!
    И вдруг до генерала дошло - как туман развеялся - что неведомый собеседник с абсолютно незнакомым Сидорову голосом произнёс запрещённую в телефонных и прочих внутренних переговорах фамилию Ужовых. Любой из своих, кто бы сделал это, крупно пострадал бы. А из посторонних никто не знал этого номера, только что установленного в штабе для прямой связи с начальником. Да и вообще: сам Сидоров ещё не выучил свой новый номер, а ему уже звонят пророчествующие хулиганы.
    Помощника он, естественно, вызвал и велел проверить последний звонок. И очень оперативно получил справку, что по этому номеру пока состоялся один-единственный разговор: Сидоров беседовал с Сидоровой о подарке на женский день.
    - Булгаковщина какая-то, - рассердился Сидоров.
    - Не могу знать, товарищ генерал, - щёлкнул помощник.
    - И не надо. Иди с Богом, - отдал странную команду Сидоров.
    - Не понял, товарищ генерал, - хлопнул ресницами помощник.
    - Пошёл на ...! - рявкнул Сидоров.
    - Есть, - ответил помощник.

*   *   *

    Иван Иванович и Васька Ужовы сидели на дачной кухне и беседовали о своей новой жизни. Уже было принято первое решение: не задерживаться на чужой территории. Изыскивалось второе: куда податься?
    Проинвентаризировали всех близких и дальних родственников, кого сумели вспомнить, но сразу приняли, что это не выход; ну, понятно.

(*) -    Многообразные фобии, зачастую сопровождаемые печальным бессилием. 

(**) -    Похмелье. 

(***) -     Порфирия - очень редкая болезнь, обычно называемая вампиризм. Больные не выносят солнечного света. Слизистые оболочки из-за сильнейшего обезвоживания так высыхают, что обнажаются клыки. Отсюда родом - стандартный портрет для кино, всем хорошо известный. Иван Иванович, не склонный к мистике, употребил научный термин вместо расхожего и ненаучного.